Сон не приходит. Еще пару минут — и в дорогу.
Вот и они прошли. Матвей поднялся. Руки будто не его, слушаются плохо, но дело свое знают. Машина плавно набирает скорость. В лучах фар глаза четко различают дорогу.
…Впереди кто-то идет. Матвей скорее чувствует это, чем видит, и очень рад ночному путнику. И уже различает: идет солдат. Наверное, совсем молодой: шинель на нем сидит нескладно, пилотка надета слишком прямо и глубоко. Идет он ни быстро, ни устало, а той спокойной поступью, которая рассчитана на долгий путь. И, кажется, совсем не замечает сзади машину.
Матвей поравнялся, затормозил. Широко распахнул дверцу и, удивляясь своей радости, предложил:
— Может быть, подвезти, служивый?
Солдат на миг задумался.
— В самом деле, почему бы нет? Дорога длинная, ночь…
Потом он сидел рядом и молчал. Матвей украдкой косился на него, но не решался заговорить первым. Что-то подсказывало ему: не случайно встретился ночной путник в солдатской шинели. Иначе зачем бы шагать ему по ночной темени вдали от жилья? Чутьем угадывал Матвей, что знает этого парня, хотя напрасно старался разглядеть его лицо.
— Ну, о чем думаешь, Матвей?
Судя по голосу, тот лукаво улыбался.
«Знает», — мысленно подтвердил догадку Матвей. Почему-то сказал:
— Научный факт.
— Допустим… Ты большой фантазер, Матвей. Впрочем, это и хорошо: поговорим без лишних объяснений… Ты еще не узнал меня?
— Узнал. Ты — Саша Семенихин. Сын дяди Егора.
— Верно. Вот мы и встретились… Ты не гляди в мою сторону. Зачем тебе мое лицо? Даже отец забыл его, когда стал думать, что я похож на тебя… Я тоже это знаю. — Солдат помолчал. — Хочу спросить тебя, Матвей… Хорошо тебе? Ты знаешь счастье?
— Конечно. Знаю… Только не я, а ты заслужил его…
Солдат перебил:
— Не думаешь ли ты, что я завидую тебе?
— Нет. Я жалею, что не родился вместе с тобой.
— Зачем об этом? Твой друг сказал бы, что мой поезд ушел раньше… Но я доволен. Ведь в минуту опасности ты не будешь ждать, когда тебя позовут?
— Нет. Как ты, когда пошел добровольцем.
Матвей почувствовал прикосновение руки Солдата.
— Я верю. И рад, что тебя встретил отец… Но жизнь есть жизнь, и в мелочах иногда досаждают неприятности. Сегодня заснул за рулем. Кто виноват?
— И это знаешь… Я виноват.
— Ну, не совсем так.
— Шерстобитов не дотянул смену: с сердцем у него. А хлеб идет.
— А хлеб идет! — радостно повторил Солдат. — Великолепно: хлеб идет! Кто из живых, если он добрый и честный, не позавидует твоей усталости сейчас, в этой кромешной тьме!
Не сразу отозвался Матвей.
— Я рад, что ты доволен. Для меня это очень важно… Да, руки у меня сильные… Но как я сверю с тобой силу своего духа? Ты с гранатой пошел на вражеский танк.
— Я повел в атаку. Я был впереди. В этом — все, — сказал Солдат. — Ты сам думаешь об этом, только свои мысли проверяешь на мне! Да и отец говорил тебе об этом… А знаешь, некоторые меня боятся. Наверняка думают: «Какое дело до нас этому беспокойному Солдату? Его время прошло».
— И будут бояться. Всегда.
Впереди неожиданно возник город. И по тому, как четко белели громады зданий, было видно, что наступал рассвет. Город еще мерцал созвездиями огней. Он заслонял весь горизонт корпусами, домнами, дворцами и, казалось, не засыпал в эту ночь.
Матвей показал на город.
— Ты таким представлял его?
— Наверное, я не мог представить его таким, — с сомнением сказал Солдат, — но он прекрасен.
Матвей отрывает взгляд от дороги, надеясь в утреннем сумраке все-таки разглядеть лицо путника… но того уже нет рядом. Он хочет остановить машину, но тормозная педаль проваливается под ногой до отказа, а дорога все стремительней мчится навстречу…
И проснувшись, он еще давит ногой на дверцу. Сердце бьется часто, вздорно, как плохо отрегулированный мотор на холостом ходу. Кругом тьма, но спокойная, знакомая. Звезды горят ярче, и стало совсем холодно.
Матвей улыбнулся, закрыл глаза. И виденное вновь повторялось четко и удивительно.
Сзади нарастал шум моторов. Матвей был уверен, что это идут машины с хлебом. Первая остановилась. За ней — еще две. На дороге стало светло. Подошли незнакомые шоферы.
— Эй, браток, загораешь?