Где-то далеко в стороне от Северного шоссе была деревня Сураково. Впрочем, название это ровным счетом ничего ему не говорило. Случайный попутчик не только помог ему отыскать деревню, но и указал дом, владельцами которого были тоже Валеевы.
Инженер не сомневался в том, что попал к родственникам, хотя родство могло оказаться самым отдаленным. Появившейся в воротах пожилой женщине (помнил, с чего начинали его деревенские гости) сразу назвал своих отца, мать, деда и был узнан с удивлением и радостью. Хозяйка (это была жена погибшего на войне дяди) завела его в дом и растерянно объявила, что сыновья и снохи на работе. Расспрашивать она постеснялась, да и думала в тот момент главным образом о том, как угостить гостя, редкого родственника. Выставила на стол крынку молока. Он попил молока. Предложила клубники, собранной утром. Гость не отказался. Тогда она надолго исчезла из дома, и инженер, подождав, наверное, в полной мере мог бы оценить ее гостеприимство, но тут появился дядя Шовкат.
И не один, а с древней Гульфией. О своей прабабке инженер наслышан был довольно, поэтому на ее скупой кивок поклонился с подчеркнутой почтительностью. Выражение же лица дяди говорило о том, что явились они с каким-то срочным делом. И верно: бывалый человек озабоченно потребовал, не откладывая, ехать в Курбаново к старому Искандару, который был (и о нем Валеев был наслышан довольно) родственником, депутатом, исцелителем (главным образом лошадей), гармонистом — и вообще почтенным человеком.
О причине срочной поездки Шовкат почему-то умолчал, и у гостя мелькнуло сомнение, едва ли старой Гульфии приспичило отправляться к Искандару. Она даже не рассмотрела около двора новый «Москвич», а сейчас, казалось, совсем безучастно клала в беззубый рот клубнику. Скорее, у предприимчивого дяди Шовката было что-то свое на уме. Но он притащил с собой старуху, отказать которой было бы святотатством.
Грустное недоумение вернувшейся с покупками хозяйки поколебало инженера, но дядя Шовкат был деятелен и нетерпелив: успел усадить прабабку в машину. Таким образом, бывалый человек оказался первым сураковским пассажиром у инженера и оценил это обстоятельство в полной мере. Пока ехали по деревне, он не пропустил ни одного встречного, чтобы не остановить машину. «Привет, Файзулла! Ну, как живешь! Сено подобрал? Нет? Ай, ай!.. А ко мне приехал племянник. Видишь? Ну ладно, нам некогда…» Просил остановиться около сельмага, где собрался народ, и тоже перекинулся словечком. Стояли около дома председателя. Наконец, дядя Шовкат намекнул, что какие-то Фахретдиновы сегодня зарезали жеребенка и старый Искандар мог бы подождать до завтра, но тут Гульфия подала голос: «Болтливый пес! Мне уже надоело трястись в этом душном стеклянном сундуке, а мы еще не выехали из деревни! Внучек, выкинь его на дорогу!»
После этого дядя Шовкат словно воды в рот набрал, и через час Валеев лихо затормозил около просторного дома почтенного Искандара.
2
Хотя дверца машины была предупредительно открыта, Гульфия не двинулась с места до тех пор, пока на крыльце не появился крупный тучноватый старик. Добротный длинный сюртук на нем был тесен. Тяжело он спускался по ступенькам крыльца. Сзади столпились домочадцы. Старик только скосил на них глаза, и они остались на месте.
Конечно, это был хозяин дома, Искандар. Тут и важная гостья вышла из машины и сделала несколько шагов навстречу.
Искандар растроганно сказал:
— Слава аллаху, ты жива, уважаемая Гульфия, и не забыла мой дом!
Старуха смахнула слезу.
— Привет тебе, почтенный Искандар! Ты разжирел, потому что жрешь свинину. Ты долго не протянешь.
Старик радостно кивал, словно слышал что-то особенно приятное. Взял гостью под руку и повел к дому. Инженера и дядю Шовката он не заметил.
У крыльца гостья остановилась и подслеповатыми глазами стала рассматривать домочадцев.
— Скажи, Искандар, что это за люди?
— Охотно, уважаемая Гульфия. — Но некоторое время старик раздумывал над тем, кого назвать первым. — Колька!
Лейтенант в форме летчика молодцевато сошел с крыльца и поклонился.
— Это Колька. Муж внучки Фатимы. В небе летает.
— Летает? — Старуха дотронулась до погона летчика. — Хорош Колька.
— Фархад!
И Фархад, широкоплечий загорелый мужчина, подошел и поклонился. Только степеннее, солиднее, чем летчик.
— Бригадир. Сын моего Хасана.
— А где твой Хасан, Искандар?
— Разве не слыхала, почтенная Гульфия, про мое горе в последнюю войну?
Гостья скорбно кивнула.