— Рустам!.. Рустам, ты не забыл имя, которое тебе дал отец?
Робкий застенчивый Рустам прятался за женщинами. Нерешительно потоптался, прежде чем сойти с крыльца. О нем старик сказал пренебрежительно.
— Русские книжки пишет. Сын моего Ахмета.
— А где твой Ахмет, Искандар?
— Разве у меня было одно горе в ту войну?
Старуха нежно погладила по щеке сына Ахмета.
А Искандар заулыбался, и щелки его глаз стали тоньше конского волоса.
— Фатима!
Нет, старая Гульфия не забыла, что она женщина. Правда, только один Искандар помнит, что и она была красивой и статной. А еще лучше помнит об этом сама. Поэтому не хуже других может оценить женскую прелесть… Слов нет, хороша Фатима. Только не слишком ли высоко держит голову? И платье у нее и движения такие, что красота каждому бьет в глаза. А наверное, муж есть. Нет, Гульфия была скромнее… Притворщица! Смиренно склонила голову перед безобразной старухой, а сама знает, что все любуются ей, и счастье в ней бродит, как кумыс на солнцепеке.
— От тебя пахнет нездешними цветами, — ласково сказала красавице Гульфия. — Почему, Искандар, ты не говоришь, кто она?
— Я сказал. Колькина жена. Дочь моего Абдуллы.
— Хорош Колька. А где твой Абдулла?.. — Но испугалась своего вопроса, скорбно посмотрела на старика. — Не говори, Искандар, где твой Абдулла. Я помню! После войны не осталось у тебя сыновей.
Трудно было угадать, что помнила старуха. Вот и сейчас, словно хлыстом ударила:
— Ты хвастун, Искандар! Ты должен был сперва показать жен своих сыновей!
Фатима поспешно отошла в сторону. А на крыльце теперь стояли три старенькие женщины, смущенно улыбались, и ни одна из них не решалась первой подойти к старухе. Так они и сошли с крыльца вместе. Молча, по-детски коротким кивком поприветствовали гостью.
А та опять смахнула слезу, обняла снох Искандара. Достала спрятанный на груди сверток, в котором оказались яркие дешевенькие косынки. Покрыла ими головы женщин, бормоча что-то тихое и ласковое. Потом повернулась к хозяину.
— Теперь показывай дом.
Но тут подошел дядя Шовкат. Он и раньше старался показаться на глаза Искандару, но тот упорно не замечал.
— Здравствуй, почтенный Искандар. Я сегодня подумал: не свозить ли к тебе бабушку Гульфию?
— Он сказал правду, — подтвердила справедливая Гульфия.
Старик неопределенно кивнул.
— Мы скоро сядем за стол. Но если не терпится, мой внук Фархад поднесет тебе рюмку.
— Разве я позволю такое? — подобострастно улыбнулся бывалый гость, но покосился на бригадира, слышал ли тот слова деда.
Теперь Искандар заметил и инженера.
— Ты — Валеев, — сказал он. — Глазастых Валеевых узнаю в десятом колене. Загоняй машину во двор. С тобой буду говорить потом.
Старики вошли в дом.
А подаренные Гульфией косынки замелькали по двору, задымилась летняя печь, запестрел в воздухе куриный пух. Летчик успел перекинуться словом с инженером, и «Москвич», обдав пылью дядю Шовката (тот с досады сплюнул: прозевал!), помчался к магазину. Бригадир начал разжигать огромный самовар. Теперь словоохотливый дядя Шовкат вертелся около него. Длинный сутулый Рустам без дела слонялся по двору. Бригадир шепнул:
— Сочиняет. Русские стихи про Фатиму сочиняет.
Бывалый гость закатился громким смехом.
— Про Фатиму, говоришь? Никчемный человек!.. Лучше я расскажу тебе историю.
На лице внука Искандара мелькнуло веселое любопытство.
— Давай!
— Давно это было. В гражданскую войну это было.
Бригадир сделал вид, что слушает внимательно и серьезно. Какой смысл спорить о том, что в то время выдумщик не успел износить первых штанов?
— В полку я был. Долго воевали и взяли станцию Бишкиль. Слыхал? Значит, знаешь, где это было, а врать мне ни к чему… Захватили мы целый вагон кирпичного чаю. Чай есть, а самовара нет. Целый полк — какой самовар надо? Как быть? Вот я и говорю: «Берите ящик… нет, пять ящиков чаю — и айда за мной». Подходим к паровозу — его тоже белые оставили. Открыл дыру, куда воду наливают — есть вода. Всыпал туда пять ящиков чаю и велел печку растоплять. Скоро пар пошел, чаем запахло. Открываю медный кран, а оттуда — чай, густой, душистый! Весь полк к паровозу с котелками прибежал. Наливаю каждому, кто сколько хочет. Командир говорит: «Молодец, Шовкат. Без тебя нам совсем плохо». Так было.
— Дядя Шовкат, — задумчиво обратился бригадир, — а тот паровоз не поехал, когда много пару стало?
У рассказчика от удивления расширились глаза.
— Неужели слыхал?! Так было! Не заметил, как повернул большую ручку — он и пошел! Обратно кручу — идет! Полк на земле, я — на паровозе. Получается… как его? Дызыр…