6
Деревня с этого краю кончается курятником тетки Ольги. За ним — поросшая полынью и коноплей яма. Кто-то сказывал, что это окоп. Еще с гражданской войны. В нем всегда сухо, безветренно, даже в холодную пору приятно пригреться на солнце. Интересно сидеть в окопе, тем более что Матвей рассказал Ваське о нем не одну историю. Матвей — выдумщик: герой этих историй, отец председателя колхоза дед Прохор, ничего подтвердить не мог, а только обругал Ваську за назойливые расспросы. Впрочем, характер у деда прескверный…
Ваське не надоедало разоблачать друга. Может быть, оттого что слушал с интересом, изредка с досадой (если бы была правда!) прерывал:
— Вр-решь!
Начинал Матвей неожиданно:
— Посмотри, Васька, на дорогу в Ильинку — вон там, где она в лес уходит.
— Ну.
— Стояли там три березы. Ста-арые. Две росли из одного корня, а третья — отдельно. Помнишь? Мы еще малыми были… Как раз в то время, когда у Брызгиных сено загорелось.
— Это помню.
— Тогда и стояли те березы. Одна у корня изогнулась, и на ней можно было сидеть. Возвращаются бабы с ягодами — обязательно там присядут отдохнуть. У второй самый большой сук в землю смотрел. Говорят, на нем когда-то цыган повесился. А у третьей… у третьей ничего особенного не было, только она чахла, и листья на ней были, как на прошлогоднем березовом венике… Теперь помнишь?
— Ну, помню, — с сомнением соглашался Васька.
— Ну вот. А где теперь они?
— Значит, срубили.
— Пеньки бы остались. Эх, ты… — Матвей таинственно шептал: — Теперь они растут у Пряхиной заимки.
— Вр-решь.
— Хочешь покажу? Сейчас!
Ваське хочется посмотреть, но заимка далеко. Матвей не настаивает.
— Ладно, потом покажу. Но это еще не диво… Чахла та отдельная березка потому, что днем и ночью видела сон. Один и тот же сон. Такой сон, что на белый свет ей смотреть не хотелось. И в этом была ее погибель. Не заметит, как солнышко взойдет, как дождик закрапает — дрыхнет!.. Ну, как Степанида Мануйлова. Только Степаниду мужик кормит, и она с жиру пухнет. А березка одна… Птицы целой стаей налетят, или ветер расходится, или роса холодом обдаст — ненадолго проснется. Оглянется кругом — нет, во сне лучше! А снилось ей вот что…
— И про сон знаешь… врун, — лениво говорит Васька. Он хочет правды.
— Я же говорю: хоть сейчас покажу те березы… А снилась ей поляна в лесу. По той поляне тихо бежит чистый ручеек, а, где разливается вширь, растет в нем одолень-трава. Кругом стоит стеной сосновый бор, под ним — муравушка. И стоит, будто она около ручья с подружками — высокая, стройная, вся в серьгах, а на коре — ни единого пятнышка. Подружки в сравнении с ней — старые уродины. И нравится ей смотреть свое отражение в ручье, потому что украшено оно кувшинками. И вот однажды те три березы оказались у Пряхиной заимки, место там, по всем приметам, как в том сне. Говорят, если в жизни есть одно-единственное желание, обязательно сбудется…
Приятель делает нетерпеливый жест.
— Заврался! А как попали с ней на заимку те две березы?
— Откуда я знаю? — отвечает Матвей. — Разве я все знаю? Могу и не рассказывать…
Васька был не таков, чтобы верить всем этим выдумкам, и однажды, когда они забрели на Пряхину заимку, спросил:
— Ну, где твои березы?
— Какие березы?
— Те три… про которые врал.
— А! — вспомнил Матвей. — Сейчас увидишь.
И действительно, стояли они у ручья: одна искривленная у корня, другая с обвисшим суком, а ствол третьей, необыкновенно белый и ровный, безжизненно торчал из воды. Сучья на нем прогнили и опали, да и ствол вот-вот мог рухнуть, и только кора, омытая дождями, сияя неестественной свежестью, укрывала тление.
Васька все-таки удивился, потому что сказал не сразу:
— Ты их здесь раньше заметил — вот и выдумал.
Матвей не спорил. Он видел, что береза уже погибла, и поведал конец своей выдумки:
— Совсем не рада была она, что сон сбылся, потому что привыкла дрыхнуть. Проснется на новом месте только под вечер, а белые кувшинки сразу же от нее под воду прячутся. И корни зябнут от студеной воды. Но главная беда ее была в том, что стало ей сниться прежнее место у ильинской дороги — поняла, что родней нет того места на свете. С тоски и зачахла…