Убежденность Ксении Михайловны в том, что она и в медицине смыслит больше своего супруга, уже даже не раздражала профессора. Молча он выслушал очередную лекцию о профилактике и лечении прострела. В этот раз лекция оказалась длиннее обычного, поскольку от внимания жены не ускользнула выпитая рюмка коньяка.
Три дня Петр Иванович провел дома. Элеонора была официально возведена в ранг его сиделки. «Пусть отрабатывает содержание», — пояснила Ксения Михайловна. Что же, Петр Иванович нашел ее весьма способной девушкой, и в голове его оформились мысли об ее будущем устройстве.
— Кажется, я нашел выход, — сказал он Элеоноре. — Ты, надеюсь, понимаешь всю неопределенность своего положения.
— Разумеется.
— Мы не можем, к сожалению, обеспечить тебе свободную жизнь. Другими словами, если ты не найдешь себе источник доходов, тебе придется всю жизнь зависеть от нас с Ксенией Михайловной. А я удивлюсь, если ты, прожив с нами неделю, еще не поняла, каково это.
— У вас нет причин удивляться, — сказала Элеонора с улыбкой.
— Я могу предложить тебе жизнь, в которой ты будешь сама себе хозяйкой. Это будет трудная, не очень богатая жизнь, но, во всяком случае, ты никому не должна будешь отчитываться. Хочешь? Выбор у тебя небольшой.
— Что это за жизнь?
— Я могу сделать из тебя сестру милосердия. Подожди, не возражай. Сейчас происходит бурное развитие хирургии. Мы изобретаем новые операции, но для их выполнения необходимы особые условия — так называемые асептика и антисептика. Если ты захочешь работать, я тебе потом все подробно растолкую. И для соблюдения этих условий необходимы особые сестры милосердия, их называют операционными сестрами. Я мог бы определить тебя и в женский медицинский институт, но вряд ли это разумно. Женщина-врач в наше время обречена на неуспех. Больные станут относиться настороженно, а коллеги-мужчины — презирать и насмехаться. И не потому, что ты будешь справляться с работой хуже их. Просто если они допустят, что женщина может что-то делать лучше, они сами заболеют. Тебе всю жизнь придется бороться, доказывать, преодолевать сопротивление и насмешки. Про тебя будут распускать грязные слухи. Если ты будешь работать так же, как они, тебя объявят слабоумной. Если будешь лучше их, ославят… м-м-м… женщиной непристойного нрава. Если вдруг, что маловероятно, ты получишь хорошую должность, все будут уверены, что ты получила ее неправедным путем. Короче говоря, быть женщиной-врачом — настоящий ад. А то, что я предлагаю, почетная работа. Год ты будешь учиться в Красном Кресте и у моей операционной сестры. Если я найду тебя способной, то по-родственному устрою тебе хорошее место, а там, когда ты станешь достаточно опытной, сделаю главной операционной сестрой в какой-нибудь больнице. В любом случае ты получишь средства на то, чтобы жить самостоятельно. А главное, ты станешь уважаемым человеком. Ну-с?
Элеонора задумалась.
— Вы уверены, что мне не следует становиться врачом? — осторожно спросила она.
— Да, совершенно уверен. Если ты будешь настаивать, я устрою тебя в институт, но не стоит идти наперекор природе. Правда, молодые не склонны прислушиваться к советам, вам нужно во всем убедиться на собственном опыте.
— Отчего же? У меня нет причин сомневаться в том, что вы говорите. Да и что помешает мне поступить в институт после того, как я стану сестрой? Если я пойму, что все-таки хочу быть врачом.
На том и сговорились. Пришлось преодолеть сопротивление Ксении Михайловны, но Элеонора, светлая голова, придумала прекрасный аргумент:
— Идет война, и все женщины стараются принести пользу Отечеству. Многие работают в госпиталях, даже великие княжны. Кто осудит меня, если я хочу не только исполнять патриотический долг, но и оказывать настоящую профессиональную помощь?
Не откладывая дела в долгий ящик, Петр Иванович записал Элеонору на курсы Красного Креста и повел ее в Клинический институт, где работал сам.
Глава 2
Войдя вслед за Петром Ивановичем в кабинет операционной сестры, Элеонора оробела. Она увидела очень странную женщину. Александре Ивановне Титовой, ее будущей наставнице, было лет тридцать. Это была высокая и статная особа с короткой стрижкой. Она сидела в кресле, закинув ногу на ногу и вольно облокотившись на спинку — поза, совершенно недопустимая не только в присутствии посторонних, но и наедине с собой. Однако женщина даже не подумала подобраться, когда они вошли. Еще в больший ужас привело Элеонору то обстоятельство, что Александра Ивановна совершенно очевидно не носила корсета. Кроме того, выяснилось, что она проводила свой досуг, покуривая трубку, а на столике перед ней стояли чашка кофе и открытая коробка конфет.