Однако через неделю корешок опять выперся из стопки.
Тилль впал в беспокойство. Вместо того чтобы учиться, он вертел несчастный учебник и так и сяк. И поперек, и крестом, и к стеночке. Вроде удавалось. Но проходила неделя и мучения повторялись. Проклятый учебник разбухал, словно биойогурт «Поделись с другом», забытый на солнцепеке.
Кадет похудел. Под глазами появились черные круги. Проклятый учебник все не хотел сдаваться. На свою книжку, отданную Димке, Тилль поглядывал с вожделением.
Закончилось все в день перед экзаменом. Тилль вернулся с занятий и обнаружил, что на тумбочке лежит нечто невообразимое. Сорок сантиметров на пятьдесят шесть с половиной (специально измерял!).
Тилль беспомощно потыкал книжкой в распахнутый зев тумбочки и выбежал из кубрика. Где он болтался всю ночь, он и сам не знал. В памяти остались лишь холодные огоньки созвездий да плеск волн.
Нашли утром его на берегу океана, с температурой под сорок.
«Большая Медведица… – бормотал кадет в бреду. – Чуть звездочку левее…»
– Левее, левее, – успокаивала его фельдшерица Анна Львовна, касаясь лба мокрым полотенцем. – По лазерному лучику будет, вот увидишь. Лежи смирно, голубок.
На следующий день в лазарет завалились соседи по кубрику. И учебник принесли – уже нормальных размеров.
– Тилль, без обид… – набычился Димка. – Мы тебя того… разыграли немножко.
Оказывается, Тиллева страсть к порядку давно стояла у соседей по комнате поперек горла. Ну что такое: кадет по полночи в своей тумбочке роется? Да еще и других шпыняет похуже ротного! Все ему не так, все лежит неровно.
Тут-то Димка и задумал эпопею с учебником. Каждую неделю он тайком засовывал «Физику» в линейный преобразователь. Увеличивал по чуть-чуть – так, чтобы незаметно было. Тилль не сдавался, и Димке стало интересно: а справится тот с книжкой размерами больше тумбочки?
После этого случая Тилль месяц с ребятами не разговаривал. Да и потом не простил. Страсть к порядку никуда не делась, мучила, давила.
Тут-то и подвернулась работа в музее.
В подсобке вкусно пахло типографской краской, птичьими перьями и тишиной. Снаружи окно закрывали вьюнки. Сквозь листву проглядывало ослепительно синее небо.
Тилль уселся в продавленное кресло и включил компьютер. С полок шкафов, подоконника, из-под стола и узкой кровати на мальчишку пялились черные бусинки-глаза.
Экспонаты, которым не нашлось места в выставочных залах, скапливались в подсобке. Модели парусников дошатоновской постройки, старинные шляпы луврианских первопоселенцев, чучела ныне вымерших птиц и животных. Корней Галактионович, старенький смотритель музея, все собирался устроить еще один зал, посвященный временам Лувра до колонизации. К сожалению, начальству до истории не было никакого дела. Так и валялись «лишние» экспонаты здесь, в неподходящей влажности и температуре.
На экране высветило список экспонатов. Амулет конечно же последний, новых-то поступлений нет. Мальчишка пролистал несколько страниц: заспиртованная паутица, стереоальбомы выпускников последних лет, диорама «Герой Абель Шепетов отражает нашествие инопланетных монстров». Некоторые строчки горели красным. Видимо, пулю искали, думая, что ее по ошибке сунули в другую ячейку и перепутали экспонаты.
Оставить беспорядок без внимания он не мог. Но и времени оставалось мало: войди кто-нибудь, и что он, кадет Брикк, будет делать? Поэтому Тилль поклялся, что все разложит по местам позже, а пока вызвал последнюю ячейку.
Та оказалась не пустой. Тилль с удивлением взял в руки приборчик, напоминающий маленькую антенну-тарелку. Лекции по современному оружию Тилль посещал аккуратно и приборчик узнал сразу. Это же пси-лучемет! Если в человека выстрелить из этой «тарелки», тот наяву увидит свои самые жуткие кошмары.
И немедленно умрет от страха.
Только это чушь. По-настоящему смелый человек, герой доминиона, каких-то там галлюцинаций не испугается! Посмотрит, пожмет плечами и продолжит делать свое дело. Потому что контролирует свой разум.
Интересно, а он, Тилль, смелый человек?
Мальчишка поежился. Как-то реалистично представилось: вот он нажимает кнопку – и из-под стола вылезает скелет. Жемчужные зубы впиваются в ногу, макушка блестит, как упавший в лужу волейбольный мяч.
Брр!
А то еще хуже: ротный вылезет.
Или скелет ротного.
Тилль отодвинул опасный приборчик подальше. Тут дело надо делать, а не ерундой заниматься! Он же часовой, а не безответственный шалопай.
«Что, Тилль? – послышался ехидный мальчишечий голосок. – Зассал, да?»
Звучал тот настолько явственно, что кадет обернулся. Неужели Димка прокрался в музей? Но нет, кроме Тилля, в подсобке никого не было.
Мальчишка вновь придвинул к себе генератор.
Вот ведь штука: спрячь он его сейчас в контейнер и отправь обратно, никто не узнает… Свидетелей нет, да и глупость это – оружие на себе испытывать.
Вот только как жить дальше? Жить, зная, что ты трус и предатель? В мечтах-то легко сражаться с акулами. А на самом деле?
И тогда, с пулей, – да, юнг было двое… Но разговаривал-то с ним, Тиллем, только Яри. Второй стоял себе у стеночки, будто его это все не касается. Стоял и смотрел в сторону.
А он, Тилль, даже слова против не сказал.
Растерялся, говоришь?..
Нет, Тиллик, милый. Это называется по-другому.
Струсил.
Сдрейфил, зассал.
И тогда зассал, у Лютого. Когда начповос приказал товарищей выдать. И нечего отговариваться: «Для порядка, из справедливости». Зассал, и все.
И сейчас ссышь.
Вон на приборчике тумблер «Вкл.\Выкл.». Всего-то одно движение.
Ну? Слабо?
Ладони вспотели. От этого Тилль возненавидел себя еще больше. Отчаянным движением он рванул тумблер и тут же, не успев сообразить, что делает, отщелкнул назад. Сердце дудухнуло, оставив в груди противную ноющую боль.
Ничего не произошло.
«Рохля, тряпка! – выругал он себя. – Думаешь, щелкнул и все? Давай, трус!»
Не давая себе отступить, Тилль ударил по тумблеру. И зажмурился, ожидая, что вот-вот на его плече сомкнутся костяные пальцы.
Ничего не случилось. Мальчишка сидел, напряженно вслушиваясь в музейную тишину, а в душе росло разочарование.
И из-за этого он терзался? Ну, конечно… Кто же станет держать в музее настоящее боевое оружие?!
С другой стороны, испытание-то он выдержал. Жаль, никто не видел. Сам Димка небось пять раз бы в штаны наложил! Нет, на людях он, конечно, герой. Такие, как Димка, всегда смелые, когда есть перед кем. А в одиночестве? Зная, что никто не затаит дыхание, глядя на тебя?
То-то же!
Пробивающийся меж листьями вьюнка солнечный свет падал на стол широкой полосой. Лампочка генератора едва заметно помаргивала. Из-за полосы Тилль этого не замечал.
Его занимало другое. Испытание-то он выдержал, но что это за испытание? Смех один. Вот если против юнг, одному разобраться с Яри – спокойно, насмешливо, без суеты – это да. Показать, наконец, кто чего стоит. Один-то раз растеряться всякий может.
Это будет серьезно.
После этого он сам себя зауважает.
Все зауважают.
Тилль снял с шеи цепочку дубликопии. Подбросил на ладони (звенья щелкнули кастаньетами) – легкая, летящая!
– Ну, что, Яри, завтра? У Скалищ?
В тот же миг его плечо сжали холодные твердые пальцы.
– Что это у тебя, мальчик?
Фраза прозвучала на асурском, и Тилль не смог ее перевести. Он резко обернулся.
Лицо, перепачканное землей (могильной! – показалось мальчишке), светилось белым. Вымазанная травяным соком безрукавка распахнулась – как тогда, в мечтах, – и из-под нее выглянули исцарапанные груди в огненной татуировке. Отчего-то они испугали Тилля больше всего.
– Дай сюда, – потянулась Майя к дубликопии. – Это твое брачное подношение?