Я сжала Колину руку. Мы оба потеряли нечто дорогое. Он — отца, я — любовь. Когда понимаешь, что хочешь быть с человеком до конца жизни, но все разбивается как хрупкая хрустальная ваза, которую столкнули с ее места. Хочется верить, что Коле я сейчас нужна больше, чем своему жениху. Он бы мог сказать, что хочет детей. Я бы даже как-то пересмотрела взгляды на жизнь. Мы могли бы это пережить. Подумаешь, что какая-то Жанночка беременна. Мы с Сережкой любим друг друга. Прошлое нельзя отпустить за пять минут. Дерево с корнем тоже не вырвать голыми руками. Я смахнула слезы, проступившие на глазах. Со стороны это могло выглядеть, будто я оплакиваю любимого. Где-то так и есть.
Так, все. Соберись, Каролина. Сережа — это прошлое.
Но, судя по лицам присутствующих, горевать о кончине Колиного папы никто не будет. Происходящее больше походило на дань вежливости. Они пришли сюда, потому что знали усопшего и скинулись на поминки. И вновь я ощутила тот холодный взгляд, но не хотелось мотать головой в поисках его источника.
На кладбище царила тишина. Трое крепких мужчин подняли гроб и вложили его в саркофаг. Николай уткнулся в мой живот, а его плечи затряслись в плаче.
— Ты хочешь уйти? — прошептала ему на ухо, немного склонившись.
Вот теперь на меня все посмотрели, как на врага народа. А я что сделаю? У меня ребенок нервничает! Коля кивнул, не отпуская мою юбку.
— Ну тогда пошли.
Юстас аккуратно сжал мой локоть, качая головой, мол, нельзя уходить.
Я нахмурилась.
— Мы уходим, — прошептала ему.
Его глаза молили остаться, а вот плачущий ребенок уже и сам решительно тянул меня к выходу. У детей вообще нельзя идти на поводу, но сегодня я с ним была солидарна.
Юстас шепнул мне на ухо:
— Нельзя уходить. Николай должен остаться до конца.
— Я понимаю, но посмотрите на него. Отца уже не вернуть. А если он не увидит, как его тело прячут в землю, то ничего не случится.
Надеюсь, меня никто не слышал. И вновь я ощутила, как по спине прошел холодок. Мне здесь не нравилось, как кошке, которая чувствует привидения.
Юстас замешкался.
— Хорошо. Идите, но дождитесь меня на выходе.
Мы быстрым шагом отдалялись от саркофага, не оборачиваясь, будто мы два героя эпичного боевика. Только нам обоим надо было еще и сопли подтереть. И уже подходя к выходу, услышали низкий голос с легкой хрипотцой:
— Наследнику необходимо остаться до конца церемонии.
Измена мужа, о которой я знала всего один день, крепко развила во мне нелюбовь ко всем мужчинам. Изменил один, а отдуваться будут все. Так и сейчас хотелось удавить того мужика, что нас остановил. Я развернулась и застыла, а все потому, что на меня смотрела копия Колиного папы. Будто он ожил и надел парик с длинными черными волосами. Только у этого видно, что волосы свои. Прямые черты лица, волевой подбородок, крылья носа хищно раздувались при каждом вздохе. Кустистые брови над карими глазами с тяжелым взглядом. На щеке едва заметный тонкий шрам. И главное — он на голову выше меня, хоть я и не метр с кепкой. Даже несмотря на то, что он стоял, опираясь на трость с золотой рукояткой в форме головы дракона с рубинами вместо глаз. Черный камзол с черным плащом, закинутый на одно плечо, штаны заправлены в сапоги.
Красивый мужик. Явно за таким женщины бегают. Похоже, этого мужика, со слов Юстаса, я должна опасаться. Да, есть на что посмотреть, эстетическое удовлетворение мне никто не запрещал. Вот только на душе тяжело.
— Мы идем домой, — ответила.
А ведь мой Сережа по сравнению с ним — задохлик. Только почему секретарь отца Коли не предупредил, что дядя такой?
— Наследник должен оставаться до конца захоронения, — пренебрежительно ответил он, будто я какая-то букашка. Коля спрятался за мою юбку.
На том месте, где стоял гроб, вспыхнуло пламя, устремившееся в небо.
— Нет, не должен. Это зрелище не для детей, — я повернула голову, глядя, как пламя взмыло ввысь, выпуская черно-серый клуб дыма.
— Это не вам решать. Вы ему никто.
— Это моя мать! — вот теперь мальчик рыкнул так, что я чуть не подскочила на месте. Он вышел вперед и попытался спрятать меня за своей спиной.
Дура его мать, если бросила такого защитника.