Однако едва он вошел к себе, как увидел, что все домашние уже проснулись и сидят за столом. Хамиду оставалось только присоединиться к ним. К счастью, завтрак нисколько не помешал его размышлениям, ибо тишина в столовой нарушалась лишь стуком ложек и звоном стаканов. Все, даже маленькие дети, сосредоточенно молчали. Если и вырывалось у кого-нибудь восклицание или падала ложка, то улыбался украдкой только сосед провинившегося, а другой уже бросал на нарушителя строгий взгляд, как бы указывая на оплошность, которую ни в коем случае совершать не следовало. Если раздавался вопрос, то ответ на него был односложный. Вот почему Хамид сидел погруженный в свои мысли, машинально пережевывая пищу и иногда даже забывая глотать ее. Но никто не замечал его отсутствующего вида.
Весь день Хамида терзали сомнения: идти ли ему снова в тот дом, чтобы повидать свою подругу, или лучше подождать. Тягостное чувство вызывали в нем ее родственники. Он сотни раз обдумывал, как бы уединиться с той, что завладела его сердцем, поговорить с нею откровенно, благоговейно склонить перед нею колена, поцеловать ее руку. Разве одно это не принесет ему безмерное счастье? Разве не станет он тогда властелином мира? И разве не испытает он высшее блаженство, когда сядет рядом с нею, прижмет ее голову к своей груди, а потом поцелует ее в лоб и в уста, а она обратит к нему свои томные, прекрасные глаза и счастливо улыбнется? Потом он скажет ей: «Я люблю тебя, я преклоняюсь пред тобой!», а она ответит, что любит его так же страстно. Поистине, подобные мгновения, такие быстротечные, даются людям для того, чтобы хоть немного скрасить их жизнь, подарить счастье хоть на короткое время. Они наполняют радостью сердца даже самых несчастных.
Хамид представил себе сады под золотыми небесами и себя, идущего рука об руку с подругой по земле, усеянной розами, под сенью высоких, стройных дерев, на которых птицы выводят свои нежные трели.
Однако неумолимое время напомнило ему о том, что уже приблизился час, когда можно пойти к Азизе. Не найдя в себе сил противостоять настойчивому зову сердца, он быстро собрался и направился туда. Но не прошел он и нескольких шагов, как былая нерешительность вернулась к нему, и он остановился. Видеть ее опять в окружении родственников! К тому же его частые визиты могут показаться неприличными. Дрожь охватила Хамида с ног до головы, он стоял на месте как вкопанный.
Шло время, дневное светило клонилось к закату, день был уже на исходе, а удрученный Хамид все еще не знал, как ему поступить. Наконец желание увидеть Азизу взяло верх, и он, хмурый и озабоченный, двинулся вперед. Дойдя до знакомых ворот, он обнаружил, что, вопреки обыкновению, весь дом гудит от молодых голосов. Оказалось, что приехал брат Азизы — провести каникулы вдали от городского шума, в деревенской тиши, насладиться необозримыми полями, перерезанными ручьями и каналами, берега которых украшены деревьями, где воздух звенит от пения птиц, рождая мечты о том счастливом крае, где ярко пылает солнце, заходящее лишь затем, чтобы подарить людям ночь, когда они бодрствуют и трудятся.
Хамид подошел к своему старому другу, и они обнялись. Потом он уселся вместе со всеми и принял участие в общем разговоре о деревенских делах и событиях, в воспоминаниях о днях учебы, об учителях. Так ведь всегда бывает при встрече друзей после долгой разлуки. Но вот уже стемнело, и собравшиеся один за другим стали расходиться. Когда очередь дошла до Хамида, друг его стал настаивать, чтобы Хамид остался ужинать. Хамид принял приглашение, и весь вечер они провели вместе. Наконец совсем стемнело, и Хамиду пришлось уйти домой.
Он не увидел Азизы, не услышал ее голоса, но даже и не подумал об этом до тех пор, пока не вошел в свою комнату и не лег в постель. Только тогда к нему вернулись прежние мечты. Однако очень скоро он погрузился в глубокий и спокойный сон.
Дни шли за днями. Каждый вечер Хамид навещал своего друга. Иногда он присутствовал при разговорах Азизы с братом, но ни разу сам не осмелился заговорить с нею, ограничиваясь только обычными приветствиями. Он тешил себя мыслью, что ее душа не более спокойна.
Да и как не пребывать Азизе в постоянной тревоге и смятении, когда она достигла полного расцвета? В этом возрасте человек уже не в силах удержаться от мыслей о любви и страстного томления. Это возраст пылких, искренних чувств, когда человеческое сердце стремится вобрать в себя всю красоту мира. Душа ощущает неодолимое желание излиться другой душе. И если почему‑либо ей это не удается, она испытывает мучительные страдания.