В этот час, когда мир наполняется светом и жизнью, Хамид тоже пробудился от своего тихого, спокойного, не омраченного никакими видениями сна. Он неторопливо оделся и отправился на занятия, не задумываясь, хочется ему идти на лекции или нет. Вечера он обычно проводил с братьями, болтая о разных разностях. Братья любили слушать Хамида, умели порассуждать и сами, а еще охотнее все вместе веселились, и время пролетало незаметно.
Потом Хамид ложился в постель и начинал предаваться мечтаниям. В ночном мраке перед ним возникали знакомые лица. Одни были веселы, другие — серьезны, третьи — красивы. Иные лица были отмечены печатью благородства, искренности или ума. И, окруженный со всех сторон этими видениями, Хамид погружался в сладостный сон до самого утра. Иногда ему снилось, что он присутствует на своей свадьбе. Ах, зачем только снились ему эти сны — ведь в его возрасте рано забивать себе голову такими вещами, жениться он будет еще очень не скоро. Однако мечты о любви и счастье, что так свойственны молодости, преследовали его. И часто в темноте ночи перед ним возникал образ Азизы. В своем воображении он прижимал ее к груди. Конечно, он никогда не осмелился бы даже подумать об этом, если бы не был уверен, что придет час — и она непременно станет его женой.
Но время шло, и постепенно эта уверенность становилась уж не такой твердой. Мир, прежде манивший Хамида благоуханием цветов и упоением любви, теперь отступил куда‑то далеко. Для него самым главным стали упорные занятия, размышления о законах мироздания. Он целиком погрузился в книги, и отныне только они стали занимать его ум и сердце. Интенсивная работа мозга, которой он теперь жил, привела к тому, что прежние расплывчатые образы и представления уступили место новым взглядам на жизнь. Между прочим, он познакомился с исследованиями о семье и браке. Под влиянием этих книг у него родились новые мысли, весьма далекие от первоначальных представлений о супружестве. Теперь он уже пришел к такому выводу, что лишь глупцы воображают, будто в браке заключено наслаждение и счастье, а на самом деле семейная жизнь пресна и бесцветна.
Перебирая в памяти знакомые супружеские пары, Хамид пытался найти таких супругов, кому законная связь подарила бы блаженство, о котором они мечтали до брака. Но факты лишь подкрепляли его новые убеждения. Он уже не видел в браке ничего, кроме оков, на которые люди соглашаются лишь потому, что так поступали их отцы и деды. Это касается всех — богатых и бедных, ученых и невежд. Все придерживаются этого обычая. Время сделало институт брака таким же священным, как и все древние установления, а люди оказались настолько глупы, что усмотрели в нем нечто прекрасное.
Вот почему воспоминания Хамида об Азизе стали блекнуть день ото дня. Если даже образ ее и являлся ему, то он уже не волновал Хамида как прежде. Теперь мечты эти приобрели расплывчатые, неясные очертания. Какое‑то беспокойство закрадывалось в душу. Хамид жаждал избавиться от него и старался отвлечься. Воспоминания о Зейнаб всегда были тесно связаны с представлениями о сладостных часах уединения среди величавой природы; когда птицы пели им свои нежные песни, которые соединяли молодых людей узами любви.
Однажды, вернувшись с занятий, Хамид снял свой костюм и облачился в обычную домашнюю одежду: белую галлабию и белую ермолку. Он сидел, задумчиво попивая кофе, вдруг мальчик-слуга доложил о приходе гостей. И сразу же целая ватага друзей с хохотом ввалилась в комнату.
— Здравствуй, отшельник!
— Здравствуйте! Дай вам бог всего хорошего! Что случилось? Эй, мальчик, принеси‑ка еще кофе!
— Знаешь, мы вчетвером встретились совершенно случайно и решили навестить тебя, чтоб немного развлечься. Ты что‑то последнее время, словно философ, все норовишь остаться в одиночестве, избегаешь нас. Что все это означает? Послушай‑ка! Завтра женится Асад‑эфенди! Пойдем на свадьбу?
— Женится? Зачем? Вот несчастный!
— Ну — ну! Брось философствовать, дорогой! Как это — зачем? Клянусь аллахом, разве это не счастье?
Вошел слуга с подносом, на котором стояли пять чашечек ароматного кофе. Гости принялись угощаться. Али‑эфенди вынул из кармана сигарету и закурил. Шейх Халил, студент богословского факультета, тут же попросил у него сигаретку. Али‑эфенди протянул ему пачку, но Хасанейн перехватил ее со словами: