Хамид возвращался с фермы. В руках он держал гитару. По дороге в деревню он нагнал Зейнаб. Когда Хамид поравнялся с нею, она обернулась и узнала его, хотя прошел почти год с тех пор, как они виделись в последний раз. Тогда еще она носила девичье платье и покрывало, которое никому не мешало любоваться чертами ее прекрасного лица. Сегодня на ней одеяние замужней женщины, но нравится она Хамиду не меньше прежнего. Платье ее более просторно и придает фигуре необычайную прелесть. Сетка покрывала поднята на голову и не скрывает лица, прозрачная ткань струится по спине. Весь облик молодой женщины невольно вызывает почтение и грусть.
Хамид протянул ей руку.
— Здравствуй, Зейнаб! Добрый вечер. Как тебе живется замужем?
— Здравствуй. Слава богу, все благополучно. А как твои дела?
— Ты словно чем‑то недовольна. Все ли у вас с Хасаном благополучно?
— Спасибо, живем не тужим.
Странно! Что за однозначные, ничего не говорящие ответы! Вот уж не думал он, что Зейнаб станет сторониться его. Может, за этим что‑то кроется?
По мере того как они подходили к деревне, исчезали последние остатки дня. Полная луна ярко сияла в небе, хотя лучи ее еще не коснулись земли. Зеленые кроны дерев набросили на землю темный покров. Двое путников молча шли по дороге, и ночной ветерок овевал их сладким ароматом. Вдруг из груди Зейнаб вырвался тяжкий вздох.
— О чем ты вздыхаешь, Зейнаб? — спросил Хамид.
— Ни о чем.
Как это ни о чем? Он явственно различил в этом вздохе страдание. А может быть, она просто устала? В самом деле, зачем он пристает к ней с расспросами? Будет лучше, если он оставит ее в покое и перестанет вмешиваться в ее дела! А ночь надвигалась, лунный свет все ярче освещал дорогу, безмолвие окутывало мир.
Они дошли до канала, через который был перекинут сводчатый мост. Возле моста стояла молельня, обнесенная глинобитной стеной. Хамид попросил Зейнаб немного подождать, пока он смоет с рук дорожную пыль. Она присела и стала покорно ждать его. Застыв в неподвижности, она устремила свой взор в ночное небо, как бы пытаясь постигнуть тайну вечно бодрствующего по ночам светила. Она как бы унеслась душою в этот безбрежный мир, обвитый туманом. Она не понимала, что с ней происходит. Она просто бездумно витала в огромном беззвучном и призрачном мире.
Вымывшись, Хамид подошел к Зейнаб. Осторожно, стараясь не испугать ее резким движением, он опустился рядом с ней, обвил рукой ее талию, поцеловал в щеку, прижал к себе и повторил:
— А теперь признавайся, что с тобой?
Но перед ним была не прежняя Зейнаб. Не та прелестная девочка, все существо которой чутко откликалось на наслаждение жизнью и которая ответила бы на подобный вопрос доверчивым и ласковым взглядом. И не та невинная девушка, что отталкивает юношу, который ее обнимает, лишь для того, чтобы тут же вновь очутиться в его объятиях. И не резвая проказница с томным взглядом, которая вся отдается любимому, чтобы хоть немного побыть с ним в нездешнем, счастливом мире наслаждений. Перед Хамидом была женщина, обремененная заботами, и самый взгляд ее был полон отчаяния и муки. Перед ним находилась чужая жена, которая твердо помнила о своем долге.
Зейнаб холодно освободилась из его объятий, поднялась и взглядом пригласила его продолжать путь — время позднее, да к тому же она не хочет, чтобы кто‑нибудь увидел их здесь вдвоем.
— Ты забыла меня, Зейнаб, — вздохнув, произнес Хамид. — Забыла прошлые дни!
— Нет, не забыла, но я вышла замуж. Вот и все. А что минуло, то минуло. Пойдем… — И она еще раз глубоко вздохнула.
Молча они дошли до деревни и расстались, не проронив ни единого слова.
Зейнаб, конечно, было грустно от воспоминаний о прошлом. Ведь тогда она была девочкой, веселой и беспечной. Тогда стоило Хамиду лишь один раз улыбнуться, и она чувствовала себя бесконечно счастливой и всякий раз, когда он подходил к ней, у нее трепетало сердце и ее будто несло куда‑то на волнах блаженства.