«Возможно, его тяготит внимание семьи. Как жаль, что мы видимся только в доме», – размышляла она.
Шанс сменить обстановку представился неожиданно. Галантерейщик задумал разбить сад под окнами гостиной. Привычное место для занятий оказалось недоступно, и гость предложил перенести обсуждения в парк неподалёку. Девушка согласилась. Она представила себя неспешно прогуливающейся под руку с постояльцем, как с женихом, и от этого на душе стало радостно.
Идеальная картина осталась только в воображении. За пределами дома мужчина вёл себя отстранённо. На аллеях парка он держался поодаль, как будто они были случайными попутчиками. Когда избежать встречи со знакомыми не удавалось, он сухо представлял её как дочь хозяина.
Равнодушие не пугало девушку. Она верила, что мягкостью и отзывчивостью привлечёт наконец его внимание.
Как-то во время обсуждения очередного трактата, они заговорили о любви.
– Для меня нет другой любви кроме любви к свободе, – произнёс гость, посмотрев ей в глаза спокойно и безучастно. – Я отказался от привязанностей во имя своей цели.
Она промолчала. Хотя внутри разверзлась чёрная пропасть. Даже после этого признания девушка продолжала надеяться.
Её и без того хрупкую мечту разрушили солдаты, вломившиеся в дом в предрассветный час. Они вытащили постояльца в одной рубашке из комнаты и увели по направлению к городской тюрьме.
О казни мужчины девушка узнала от торговки на рынке:
– Слыхала новость? Неподкупный-то оказался предателем и лишился головы. А правда, что он квартировался у твоего папаши, милочка?
Она ничего не ответила на досужий вопрос. Внутри неё всё замерло. Ждать больше было некого.
СЕМЬЯ
Спрятаться в Праге от потока туристов непросто. Мне удалось найти тихое кафе с видом на дом Фауста. Я пила капучино, рассматривая в окно розово-белое строение. Здание больше напоминало особняк купца, чем жилище алхимика. Легенды о чернокнижниках меня мало интересовали, со многими из них я водила знакомство. Кто-то был сумасшедшим, кто-то шарлатаном, и уж точно ни один из них не владел секретами вечной жизни и любви. Да и есть ли они, эти секреты? Прожив много веков на земле, я сделала единственный вывод - существование лишено какого-либо смысла, кроме того, что мы привносим в него сами. Моей целью, моим смыслом была любовь. Годы, десятилетия в погоне за ускользающим миражом, и я готова сдаться, хотя совсем недавно мне вдруг показалось, что желаемое совсем близко, осталось лишь протянуть руку.
Поиски в семейном архиве поначалу не дали результата. Ничто не связывало род, в котором я воплотилась, с Германией или Чехией. Возможно, мне просто не хватало информации. Отец щедро поделился со мной воспоминаниями о предках, нашлись даже редкие документы, а мать не знала почти ничего.
«Жаль, что твоей бабушки Нины нет с нами, - задумчиво произнесла она в ответ на мои расспросы и протянула потертую фотокарточку. – Это единственное, что сохранилось».
На черно-белом снимке, испещренном заломами, были трое: молодые мужчина, женщина и девочка лет пяти. Элегантно одетые, они серьезно смотрели в объектив фотографа. На оборотной стороне стояла чернильная подпись: «Тбилиси, 1936». Через год моя прабабушка Екатерина подаст на развод, а после с ребенком на руках и одним чемоданом уедет к дальним родственникам в Новосибирск. На новом месте о причинах бегства, как и о дальнейшей судьбе прадеда Федора, не говорили, грузинский этап жизни семьи старались забыть так старательно, что в итоге от прошлого остались только имя Нина и старая фотография. Кем был неулыбчивый мужчина в строгом костюме и галстуке-бабочке? Любил ли он жену? Ямочка на подбородке, такая же как у меня – признак упрямства. Неужели гордость и себялюбие разрушили брак? Тогда почему прабабушка хранила снимок и до конца жизни оставалась одна?
В поисках ответов я отправилась в Грузию. Майский Тбилиси встретил меня как долгожданного гостя. Город был теплым и щедрым на впечатления. Сонный по утрам и оживленный вечерами он существовал в каком-то особом ритме, равно удаленном и от неги курортов, и от деловитости мегаполисов. Я сразу без сопротивления влилась в спокойный темп столицы Грузии, или он влился в меня вместе с бокалами терпкого домашнего вина. Каждое утро я проводила за работой в архиве, а после обеда отправлялась на долгие прогулки. К середине моего пребывания в Тбилиси стало понятно, что быстро получить информацию о моем прадеде Федоре Сухове вряд ли удастся. Метрические записи в объемных томах распределялись по годам и церковным приходам, где крестили жителей. Я же не знала ни места рождения предка, ни рода занятий – никаких сведений, которые могли бы облегчить поиск.