Прораб деланно улыбнулся.
— Скатертью дорога, Сафар, — сказал он. — Поглядим, на что жить станешь.
— А это не твоя забота… Я себе гармоникой на жизнь заработаю.
Случилось все так быстро и неожиданно, что все повскакали с мест, но никто не преградил дорогу уста Сафару. Уходя, мастер оглянулся на Заргелем. Прикусив уголок своей косынки, она смотрела на него во все глаза.
Муршуд тронул Ахмеда за локоть:
— Что делать будем?
Но, как ни тихо спросил Муршуд, Барат расслышал.
— Не беспокойся. Для тебя работа всегда найдется, — усмехаясь, он почти вплотную подошел к Муршуду. — Возьми ведро воды, чистую тряпку и вымой как следует мою машину…
Муршуд крепко прижал к груди транзистор, стараясь унять дрожь в руках. Он не знал, что ответить.
Ослепительно белые зубы Барата сверкнули в улыбке:
— Какая тебе разница, за что зарплату получать? Работа есть работа.
У Ахмеда от волнения пересохло в горле, он видел, что терпение Муршуда на исходе.
Барат явно перегнул, и это понимали все, и даже Алияр-киши, изумленно схватившийся за козырек своей пыльной шапки, и Заргелем, в лучистых глазах которой читалась тревога…
— Разве ты не мойщик машин по специальности? — издевательски улыбаясь, спросил Барат.
— Уймись, Барат! — судорожно проглотив противный ком в горле, глухо сказал Муршуд. — Я не слуга тебе!
Вдруг прораб ладонью легко шлепнул Муршуда по губам:
— Ты — доносчик!
Глаза Муршуда сузились. Ахмед посмотрел на гладкий пухлый подбородок прораба, как ему показалось, специально созданный для того, чтобы быть разбитым в кровь железным кулаком Муршуда. Но Муршуд не двигался. Покусывая нижнюю, губу, он смотрел на белозубый рот Барата.
Ахмед понял, что Муршуд не поднимет руку на начальника, и почему-то с сожалением вздохнул. Мускулистые руки Муршуда на глазах у него словно бы превратились в тряпичные, набитые соломой; литое, бронзовое тело лишилось вдруг своей красоты и силы. Ахмеду до слез стало жаль друга.
Барат взглянул на транзистор, хрипевший в руках Муршуда.
— Выключи! — приказал он, теперь уже явно желая унизить парня.
Муршуд усилил звук.
Барат заорал:
— Выключи, говорю тебе!
Муршуд довел громкость до предела. Музыка заглушила все шумы на строительной площадке. Столкнувшись взглядом с Муршудом, Барат вдруг замолчал, повернулся и отошел в сторону.
Как сговорившись, Ахмед и Муршуд вышли на шоссе и молча зашагали рядом. Ахмед шел, опустив глаза в землю, ему было стыдно, стыдно и нехорошо, как если бы это он ни за что ни про что дал в зубы Муршуду. Но Муршуд… Почему он проглотил оскорбление? Почему не влепил как следует Барату?
— Из-за брата, — словно угадав мысли друга, сказал Муршуд. — Боюсь, Бахышу из-за меня неприятность будет, могут, чего доброго, из милиции выгнать. Не то так бы отделал этого мужика, что он костей не собрал бы.
Друзья были расстроены до того, что разговора дальше не получилось. Так и разошлись.
Ахмеду не хотелось домой. И не было желания видеть Наргиз, вспомнился приход Барата в библиотеку. Никого он сейчас не хотел видеть. И каменный баран изрядно ему уже надоел, и мост с железными перилами…
Ничего ему не хотелось, безразличие и вялость охватили Ахмеда. Вдруг стало давить грудь в том месте, где было сердце. И думать не хотелось. Так и шел он, без мысли и цели, пока не пришел к могиле отца, забранной железной решеткой, неподалеку от голубой въездной арки. Ахмед не помнил уже, когда был здесь в последний раз. Облокотившись на ограду, он стал смотреть на потемневшую могильную плиту. Потом перемахнул через ограду и стал выпалывать сорную траву.
Чуть поодаль группа ребят с криком и шумом гоняла мяч.
В тот год, когда погиб Алиш, эти места были пустынны. Теперь каменные дома перешагнули через въездную арку.
«Кому же это пришло в голову похоронить здесь Алиша, кто додумался отлучить его от общего кладбища? Спустя год-другой, — подумал Ахмед, — каменные дома дойдут досюда, и тогда могилу перенесут или, чего доброго, оставят на милость бульдозеру…»
— Да будет земля тебе пухом, шофер Алиш! Через год-другой тебя потревожат. Не обижайся… — Последние слова Ахмед сказал вслух.
Уста Сафар решил, видно, сдержать слово и вот уже несколько дней не появлялся на стройке. Стены бокового цеха не поднялись даже на кирпич. Люди занимались мелочами: носили мусор, убирали битые кирпичи, стекла… Главная работа стояла, и Барат день ото дня становился все беспокойнее. Время от времени он подходил к незавершенной кладке и говорил, качая головой: