5
Улучив минутку, Умид подошел к сараю. Вытащил из кармана кусок лепешки, бросил псу. Патрон поднял голову, глянул на него… Умид подвинул лепешку ближе.
— Ешь, Патрон, ешь — чего ты?
Пес прянул ушами разок-другой, но согнать мух, облепивших ему глаза, не смог. Понюхал лежащий перед ним кусок. Лепешка была не свежая, но и не совсем сухая. Она вполне была ему по зубам, но пес почему-то не стал ее есть. Положил голову на лапы и снова закрыл глаза. Зеленые мухи тотчас облепили ему губы, нос…
Из колодца вылез Меджид-киши, с него текло. Перепачканной в глине рукой он мазнул Умида по щеке и громко сказал:
— Вода!.. — Потом повернулся к айвану и крикнул: — Вода!.. Вода!..
Первым к колодцу подошел Пири, за ним Халык.
Меджид-киши вытянул из колодца ведро мутной воды. Зачерпнул ладонью, попробовал.
— Сла-а-дкая!.. — он зажмурился.
Пири тоже зачерпнул пятерней, попробовал.
— Золотые у тебя руки, дядя Меджид!
Халык подошел к дремавшей под шелковицей старухе:
— Мама! Колодец твой готов! Сам бог велит тебе жить еще сто лет!..
Меджид-киши выплеснул из ведра воду на землю.
— Мутная… К вечеру отстоится. Как слеза будет.
Умид вдруг заметил, что Асли на веранде; стоит, облокотившись о перила. Издали мучнисто-белое ее лицо казалось белее обычного. Голова обвязана была зеленым платком. Постояла и ушла в комнату, плотно закрыв за собой дверь.
Халык подозвал Пири:
— Займись кобелем! Давай прямо сейчас. Отвези куда-нибудь подальше от дороги. Асли мне все уши прожужжала!..
Пири взял обрывок веревки, но направился не к псу, а к Умиду.
— Сварганил тебе кое-что, — сказал он и усмехнулся. — В Агдам поедешь.
— Чего я там не видел?
— Брось дурака валять! Я чуть из шкуры не вылез, пока дело обделал!..
Халык поправил одеяло на бабушке Миннет и подошел к Умиду.
— Пойдем-ка, сынок! Просьба к тебе есть…
И повел его на веранду, легонько подталкивая в спину.
— Понимаешь, — сказал Халык, — от Солмаз три недели ни слуху ни духу. Асли извелась вся, давление поднялось, плачет, ждет весточку от дочери. Я ехать не могу. Пири при мне. На тебя вся надежда.
Халык бросил взгляд на окно. Там, за забранным решеткой окном, стояла Асли, и все, что Халык говорил, он говорил для нее.
— Жена просит, чтоб ты съездил к Солмаз.
Умид смотрел на Пири. Привязав псу на шею веревку, шофер тянул его к воротам. Патрон упирался всеми четырьмя лапами, но Пири все туже и туже затягивал веревку, еще чуть, и казалось, он оторвет собаке голову. Как хотелось Умиду, чтоб пес хоть сейчас залаял, хоть раз в жизни подал бы голос!..
— Ну, что скажешь, сынок?
— Что я могу сказать? — ответил Умид, не отрывая глаз от обрубка хвоста, отчаянно колотившего по воротам. — Я…
— Это же рядом — Агдам. Хочешь, езжай на мотоцикле. Час — туда, час — обратно!
Калитка в воротах захлопнулась. Умид молча пожал плечами.
— Ну, счастливого тебе пути! — Халык хлопнул его по спине.
Спустя полчаса Умид катил по шоссе на янтарно-желтом мотоцикле.
На багажнике в черной кожаной сумке стоял котелок с пловом. Плов был горячий. Халык велел гнать вовсю, чтоб еда была доставлена горячей. Еще Умид должен был передать Солмаз деньги и письмо: письмо ему сунули в карман.
Не верилось ему, что он едет к Солмаз. Казалось, все это сон, но не обычный, не такой, где он бестелесен и легок как перышко. Здесь были и запахи, и звуки, и краски яркие… И было страшно: вдруг этот сон прервется, и он увидит себя на кровати, купленной Кямраном, а от пахнущего, осязаемого, разноцветного сна останется лишь тоска на сердце… Ветер трепал волосы, от теплого его дыхания по телу пробегал трепет. Умид чувствовал, как напряжены его мышцы, как натянута каждая жилочка. «Я еду к Солмаз! Как мне говорить с ней? Как она меня встретит?..»
Вроде Солмаз обрадовалась ему:
— Вот здорово! Какими же это судьбами?
— Дядя Халык прислал… Погляди, не остыл плов там, в казанке…
На казанок Солмаз не взглянула. Взяла письмо, стала читать. Дочитала до середины, усмехнулась. Прикусила нижнюю губу и лукаво посмотрела на Умида.
— Что это с мамой? Пишет, чтоб приняла тебя поласковей. Вроде я тебя никогда не обижала… Обижала, Умид?
— Да при чем тут?! — смущенно пробормотал Умид.
Солмаз дочитала письмо. Умид смотрел на ее тонкие, словно нарисованные брови и думал, что, войдя в года, Солмаз будет такая же бледная, как мать. В девушках-то и Асли небось была румяная, и волосы были такие же каштановые, блестящие… А вот фигурой Солмаз не в мать, Солмаз будет грузная. И сейчас уже второй подбородочек, и руки полные, и грудь…