Но Машаллах этот — будто глаза на затылке — углядел Джебраила.
— Ты это чего там притулился? — Машаллах улыбнулся Джебраилу и махнул рукой. — Сюда давай: я тебе очередь занял.
Побаиваясь женщин, Джебраил не решался идти к Машаллаху, но тот настаивал:
— Иди! Иди, говорю! Занял я для тебя очередь!
Под недоброжелательными, осуждающими взглядами Джебраил зашаркал к Машаллаху.
— Здравствуй! — чуть слышно сказал он, пряча глаза и от Машаллаха и остальных.
— Здравствуй, здравствуй! — громко сказал Машаллах, пожимая ему руку.
И в этот момент послышался громкий визгливый выкрик:
— Куда это ты лезешь, дядя?!
Джебраил замер, не подавая голоса.
— Не вякай! — небрежно бросил Машаллах. — У него тут очередь.
В очереди ворчали: кто вполголоса, кто погромче.
— Бабушка! — позвал Машаллах сгорбленную морщинистую старушку, стоявшую позади него. — Говорил я тебе, что за мной один мужчина? Ну? Говорил? Бабушка!
— Какая я тебе бабушка? — прошамкал синеватый сморщенный рот. Старуха искоса поглядела на Джебраила и сиплым голосом промямлила: — Стоял он тут, стоял…
— Ловчат! — сказал кто-то. — А еще старики!
Джебраил чуть не кинулся на старое место в конце очереди, потом разозлился: почему это в конец?! Он первый пришел! Раньше всех. Идти домой без молока и всю ночь подыхать от кашля?!
Вспомнил, и сразу его начал бить кашель, да так, будто ножом грудь режет. Он уж и губы стискивал, и руками рот зажимал — ничего не помогало. Лицо посинело, жилы на шее вздулись, глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.
Когда Джебраил наконец перестал кашлять, Машаллах сказал:
— И что за люди!.. Из-за двух кружек молока растерзать человека готовы, — и сокрушенно покачал головой.
Машаллах был до смерти рад, что Джебраил появился: он постоянно нуждался в собеседнике, и ему было хорошо известно, что второго такого слушателя, как Джебраил, терпеливого и доброжелательного, днем с огнем не сыщешь. Партнеры по домино, с которыми Машаллах каждый день встречается на бульваре, не больно-то его слушают. Его бесконечные рассказы о двух людях — младшем его брате из Гориса и о Хандадаше, директоре чайханы в Пионерском саду, — всем крепко надоели.
День холодный, а Машаллах одет легко. Старый, поношенный пиджак, шея обмотана длинным шарфом, концы которого болтаются на груди. Щеки пылают, как у женщины, пекущей чореки в раскаленном тендире. Густые седые брови лежат ровно, как два колоска пшеницы. Глаза блестят, кожа тугая, чистая, словно он каждое утро моется в бане и крепко-крепко растирает мочалкой лицо и шею. Два года знает его Джебраил — на сквере и познакомились — и ни разу не видел этого человека озабоченным, недовольным. Порой казалось, Машаллах вообще не ведает горя.
Машаллах взглянул на дверь, запечатанную сургучом, на часы, украшающие здание музея, на Джебраила… И Джебраил понял, что Машаллах уже истомился молчавши, сейчас начнет. Уж хоть бы не про младшего брата!..
— А я пришел, гляжу, нет тебя, удивился. Что-то, думаю, не похоже на него. Может, думаю, не дай бог, заболел?
Джебраил промолчал, он знал, что отвечать не обязательно и даже не нужно. Машаллах просто брал разбег.
— Ты вчера как ушел, я Хорену «козла» забил. Сам знаешь, он клянется, что в домино его никто не переиграет…
Машаллах долго рассказывал, с каким блеском обставил он Хорена. Джебраил не слушал, но сочувственно кивал головой…
— Чего киваешь? — услышал он вдруг голос Машаллаха. — Я спрашиваю, чего ты нарядный, а ты только головой трясешь. — Значит, рассказ про домино кончился. — Галстук на нем, костюм… Вот только кепка… Почему папаху не надел? — Он тронул рукой свою шапку. — Нравится? Могу такую устроить.
— Есть у меня папаха! — сказал Джебраил.
— Так куда ж ты собрался? — понизив голос, многозначительно спросил он.
— Встреча у меня, — неохотно промямлил Джебраил. И покосился на часы, моля бога, чтоб Машаллах поскорей отвязался.
— Встреча? Это с кем? С пионерами? Я тут как-то выступал в школе. Так слушали с открытыми ртами… Только председатель какой-то болван, все на часы глядел, кончай, мол. Что значит кончай? Ты меня пригласил, попросил выступить, рассказать ребятишкам про жизнь: что видел, что пережил, — чего ж ты мне рот закрываешь? Восемь минут, говорит, у вас времени. Восемь минут! Могу я за восемь минут привить детям любовь к труду?.. Нет, правда, куда собрался?
Джебраил давно уже перестал слушать и не сразу сообразил, чего Машаллах от него хочет.
— Встреча у меня…
— Завел, что ли? — Машаллах подмигнул ему. — Вроде годы твои…