— Не удивляйся, сынок. Мое «пах, пах, пах!» не к этим пакетикам относится. К барашкам относится. С большим курдюком барашки, пасутся на горных склонах…
Обеими руками держа сумку за ручки, Джебраил с улыбкой смотрел на молочные пакеты, которые клал ему в сумку продавец. В противоположность Машаллаху, пакеты с молоком не раздражали его, а вызывали улыбку. Мысленно он называл их «молочные письма», вспоминал солдатские треугольники — письма военных лет. Только эти были потолще и вместо слов заполнены молоком. А так похоже…
Молоко было куплено, до встречи осталось полчаса. Если отнести молоко домой, можно опоздать. Ладно, хоть и не больно-то удобно с сумкой. Джебраил бросил Машаллаху «До свидания!» и свернул налево. Но тот мигом догнал его, схватил за руку:
— Ты что, не домой?
— Нет, — Джебраил отдернул руку. — Я же сказал: встреча. Мне в другую сторону.
— Жалко… Хоть немножко вместе прошли бы… Может, кругом пройдешь?
— Нет, нет, тороплюсь! Опоздать могу!
Толстые губы Машаллаха тронула недоверчивая улыбка. «Мудрит чего-то старик!.. Болтает, будто ребенок… Эх, старость, старость, и что с людьми делаешь!..» Себя Машаллах стариком не считал, потому жалел всех стариков и думал, что бедняге Джебраилу, пожалуй, не протянуть этот год.
Джебраил устремился вперед мелкими частыми шажками, он почти бежал. Он дал себе слово не останавливаться, даже если не Машаллах — всевышний его окликнет.
Только выйдя на Проспект нефтяников, Джебраил замедлил шаг, отдышался. Сейчас он наконец решился обернуться: Машаллах не преследовал его.
На проспекте было уже людно. И в ту, и в другую сторону торопливо шли люди. И ничто не занимало их, кроме желания дойти куда-то, и не было им никакого дела до облаков, медленно проплывающих в небе, ни до ярко-красного солнца. Похоже, только одного Джебраила радовали теплый день, ласковый ветерок и солнце, один лишь он шел спокойно и неторопливо, мешая торопившимся людям своей сеткой с молочными пакетами. И вдруг от суеты, спешки, мелькания лиц у Джебраила закружилась голова. Он будто сидел в огромной бочке, а бочку эту катили по тротуару. Джебраил прислонился к стене…
…— Ребята, я твердо решил: на будущий год переезжаю в Шушу. Не могу я в Баку. Тошно мне тут, скучно. Уеду!
Все засмеялись, потому что и в прошлом, и в позапрошлом году, и еще раньше Малик говорил то же самое. И никто уже не верил ему. Подшучивали только: «Ну, что нового у вас в Шуше? А тебе на пользу Шуша! Выглядишь прекрасно. Конечно, в Шуше такой воздух!..» Малик терпеливо выслушивал все это и заявлял: «Смейтесь, смейтесь! Все равно уеду. Хоть за день до смерти, а перееду в Шушу!»
…— Вам плохо? Дедушка! Плохо вам?
Джебраил открыл глаза.
— Нет, сынок… все в порядке. Который час?
— Без десяти десять.
Джебраил улыбнулся мальчику, кивнул ему… Чтобы меньше сталкиваться с прохожими, засеменил по самой кромке тротуара. Прошла минута, другая, и люди превратились в серые тени, слились, а потом и вовсе пропали. И никакого шума… По широкому тротуару не спеша шел Джебраил, и с ним были только его воспоминания…
…В тот раз встреча была внеочередная. Поводов для пикника было сразу два: недавно Мири получил орден Ленина, а вот теперь был избран депутатом.
Никого домашних на даче не было, Мири так и задумал — «мальчишник». Поэтому готовить пришлось самим.
Касум принес стул, поставил его на крыльце и усадил Мири.
— Сиди и не рыпайся. Ты виновник торжества, тебе не положено суетиться.
Абдулла недовольно взглянул на Касума, подошел к Мири и вынул из-под него стул.
— Депутат — слуга народа, — сказал он. — Не слушай подхалимов. Принеси угля для мангала.
— Видишь, как получается, — Мири виновато улыбнулся и стал засучивать рукава. — Такие вот подхалимы и сбивают людей с толку. Ведь так тебе все разобъяснит, что будешь в полной уверенности: и пальцем шевелить не должен. А что я могу поделать? Сами видели, как он ко мне подлизывался.
— «Подлизывался»! — не переставая расставлять тарелки, Касум сокрушенно покачал головой. — Истинное человеческое уважение не можешь отличить от подхалимства. — Он помолчал и, вздохнув, добавил: — И то сказать, не очень ты виноват, трудно стало различить, где уважение, где подхалимство…
Джебраил в стороне чистил зелень и время от времени поглядывал на друзей. Вроде и не видались только год, а как все постарели!.. Может, раньше он просто не обращал внимания?.. Ясноглазые, чернобровые, с роскошными шевелюрами, — когда они превратились в этих лысоватых, морщинистых, пожилых людей? У Абдуллы волосы были — пальцами не продерешь, а сейчас вон кожа просвечивает… И как-то он весь усох, ссутулился. Особенно после заграничной командировки. Работал заведующим промыслом, послали за границу. Через пять месяцев вернулся. Белки глаз желтые, лицо желтое — подхватил какую-то лихорадку. Она ему и теперь покоя не дает…