— Тяжело, — согласился Нагель. — Что было и то заглохло. Лейтнер, Бромлей, Лесснер, Скавронский... Построили по одной, по две штучки каких-то уродов и на этом, кажется, остановились. Остался только «Дукс».
— И «Дукс» прогорит! Непременно!
— Не думаю, Георгий Николаевич, хорошо дело поставлено.
— Поживем, увидим. Попомните мои слова. И Руссо-Балт со своим Поттера тоже в убытке будут. Автоотдел — пустое. Нужен завод автомобилей, сугубо автомобильное предприятие, — заключил Георгий Николаевич и уставился на Бондарева. Ему интересно было, что скажет юное светило, гений нарождающегося российского автомобилизма. И чего он такое совершил, что о нем слава такая?
— Это верно, в наших верхах не понимают еще всех выгод автомобиля, — согласился Бондарев. — Бюрократия не может подхватить новой идеи. Им еще долго надо объяснять, что автомобиль — такое же важное и необходимое средство, как телефон, телеграф, экспресс...
— Ваша неточность, — засмеялся маленький доктор. — Телефон — это чтоб инструкции выслушивать и начальственное мнение, по телеграфу приказы передают и жандармские распоряжения, а экспресс государю необходим, чтоб за сутки из Питера в Ливадию. Найдите в этом кругу роль автомобиля, и вы со щитом!
— Главная роль автомобиля в том, чтобы ускорять движение товаров между заводом и складом, фабрикой и магазином. Труд одного шофера заменяет труд нескольких ломовых. Наступает век автомобиля, и обидно, что такой очевидный факт надо доказывать.
— Придумайте, как на автомобиле пушку возить или как с его помощью демонстрации разгонять, и вас поймут, — веселился доктор.
— Утюгом моря не нагреешь, — печально повторил Рябушинский. — Когда во всем мире лошадей на клей изведут, тогда наши встрепенутся.
— Дмитрий Дмитриевич, — Алабин повернулся к молодому человеку и положил руку ему на плечо, — слышал я, что занимаетесь вы искусством, называемым инженерной композицией. Вами сей термин и вводится в употребление. Где намереваетесь вложить свой труд? На Руссо-Балте?
— Да он еще курса не удосужился кончить, — сказал Нагель. — Ему еще инженерный диплом получать. Ну а потом на Руссо-Балт, я думаю. Они б и сейчас его взяли, но диплом необходим. В правлении могут не так понять...
— Разумно. Но мне диплома вашего не нужно. Дорогой Дмитрий Дмитриевич, приезжайте ко мне на неделе. Покалякаем о том, о сем, о наших автомобильчиках. У меня, у старого, тоже кой-какие мыслишки имеются, и вопросики к вам будут. К девочкам вместе съездим. Ха-ха-ха... Давайте, хоть завтрашнего числа...
— Завтра я уезжаю в Харьков защищать диплом, — отвечал Бондарев.
— Эка неудача! Однако, может, повременим с отъездом? О том, что век автомобиля наступает, вы верно поняли.
— Ой, рано еще, рано, — простонал Рябушинский и смолк.
Тут подал голос Иван Федорович Вольф, уже охмелевший и потому смелый до дерзости.
— Я буду покупать автомобиль, — сказал он. — Я куплю хороший автомобиль, но я не знаю, какой выбирать. Я читаю рекламу, господа, все хорошо, господа, а в жизни окажется не все хорошо, я знаю.
— Абсолютно верно! — обрадовался Нагель. — В одной из наших газеток днями промелькнуло сообщение о том, какие иногда попадаются за границей замечательные автомобили. Будто бы недавно сооруженный автомобиль для герцога Эльского есть вершина комфорта в новомодных механических экипажах. Мотор шестидесятисильный, может развивать ход в 80 верст в час — это легко и в 125 верст при крайнем усилии.
— Возможно, — сказал Бондарев, — такие автомобили уже есть.
— Нет, Дмитрий Дмитриевич, вы извольте только послушать. Автомобиль герцога способен поднять шесть пассажиров. Двое все время будут находиться неприкрытыми на одной скамье с шофером, а для остальных четырех имеется под съемным тентом комфортабельный салончик.
— Шик, блеск!
— Пардон, это еще не все. Дозвольте закончить. В салончике легко поворачивающиеся во все стороны кресла-модерн, два столика, один откидной, другой складной и зачем-то еще, видимо, для старой бабушки герцога — кресло-качалка. Минутку внимания, это тоже не все. По желанию пассажиров салончик может быть разобран по частям, уложен и спрятан под ногами автомобилистов. Ать-два, и с этого момента все шестеро оказываются на открытом воздухе, а сама машина принимает вид торпеды.