Все это видел Платон Кузяев и рассказывал длинными зимними вечерами у себя в Сухоносове. «Да... были люди в наше время...» — приговаривал и кряхтел. А потом дядя Михаил Егорович пересказывал с его слов.
Надо было ехать в Сухоносово! Там жили родственники, бабушки, дедушки. Трудилась в колхозе внучка Дуни Масленки, и у той внучки в сундуке среди старых родственных фотографий, под картиной, писанной местным сухоносовским художником, трактористом с МТС Ваней Дроздом, среди материных юбок, вылинявших понев, плахт и каких-то суконных, ситцевых кусочков-лоскутков лежали перевязанные бечевкой письма машинного квартирмейстера Петра Кузяева. Письма из Носси-Бэ...
Решили ехать в начале августа, сразу после возвращения из Ленинграда, но вдруг Степану Петровичу пришлось немедленно вылетать в командировку. Срок перенесли. Затем на меня навалились редакционные дела, освободился я только в сентябре, но и в сентябре выехать не смогли, и как-то вечером Игорю Кузяеву пришла во всех отношениях удивительная идея.
— Сухоносово никуда не уйдет, — сказал он, — поехали со мной на испытательный автополигон в Дмитров! Ведь смысл вашей книги, как мне видится, не в описании сухоносовских рассветов и закатов.
— Так-то оно так, — отвечал я, — но надо колорит тот представить. Обстановку. Я ж не холодный сапожник.
— Вы рассуждаете, точно археолог, который по одной кости пытается представить всего саблезубого тигра или еще кого, я не знаю. — Это уведет меня в сторону, — твердо сказал я, а вернувшись домой, задумался и, глядя в телевизор, решил, что я и в самом деле не знаю людей, для которых автомобиль — профессиональная повседневность, такая же неотъемлемая часть жизни, как тройка для саратовского мужика Лаптева.
Время гудит автомобильным мотором. Дренькают стекла в окнах. Крутящий момент времени рвет тормоза. И вперед! А если хочется остановиться? Выехать из ряда и встать у обочины, шагнуть с резинового коврика на живые ромашки. Остановиться просто так, без дела, без видимой цели. Или просто посидеть в гостях. У друзей, которые никуда не спешат. Посидеть под зеленым развесистым шелковым абажуром, как у бабушки, — теперь уже и нет таких. Но все не получается никак. Надо заранее созваниваться, сговариваться...
Извечно считается, что будущего нет: оно еще только будет, будущее, а настоящее, с одной стороны, так стремительно, с другой стороны, так привычно, что невозможно сравнивать сегодняшнее со вчерашним в больших масштабах. Мы еще не знаем последствий и заранее не можем дать исчерпывающих оценок происходящего. Реально только то, что было: прошлое, настоящее, будущее — все вместе один след, и забытое прошлое рвется торпедой к борту белокрылого фрегата вашей наивной мечты.
Прошлое не мстит. Это неверно. Прошлое напоминает. И гудят острые торпедные винты, и стелется по морю кипящая пенная дорожка. Ближе, ближе... Лево руля! Полный вперед! Только так. Ничто, кроме прошлого, не подскажет, куда держать путь. Оно дает траекторию. Жизнь — сложная вещь. Но интересная. Будьте капитаном своего корабля. Поднимите воротник. На мостике так дует. И краем глаза из-под козырька смотрите туда, где пропадает след той, выпущенной в вас торпеды. По этому следу судить: будет взрыв или промажет судьба? Утешаться заранее можно лишь тем, что, по Эйнштейну, господь бог хитер, но не злопамятен.
Испытатель грузовых автомобилей Манучер Сергеевич Сергованцев родился в Персии.
Его отец работал шофером в советском посольстве и однажды в городе Тегеране на шумном базаре в пестроте красок и звоне медных тазов встретился с персидской красавицей Коброй-ханум.
Все было, как в сказке: Сергованцев ни слова не знал по-персидски, Кобра-ханум не знала по-русски, но, как пишется в балетных либретто, молодые люди полюбили друг друга. Кобра-ханум оставила родных, приняла советское гражданство, уехала в столицу первого пролетарского государства, а потом — на Волгу, в город Горький, где ее муж и оба сына — Манучер и Аман — стали работать на автозаводе.
Ехали в Дмитров на испытательный автополигон, за рулем сидел Манучер Сергованцев и рассказывал о своей жизни.
— Имя мое Манучер, — рассказывал он, — по-персидски значит «талисман». У них там таких имен, как у нас Петя, Вася — нет. У них каждое имя — предмет или понятие. К примеру, можно назвать ребенка... автомобилем.