— Еще не прибыл, но ждем со дня на день. И все-таки я резервирую свое мнение. У нас не может быть своих автомобилей, — сказал доктор устало и был очень доволен, что последнее слово осталось за ним.
Часть третья. НЕ ПОВЕЗУТ ПОЭТА ЛОШАДИ...
Наконец позвонили со станции, сообщили, что автомобиль прибыл и надо его забирать поскорей, потому что нарастают пени.
Наняли две парные подводы. Автомобиль был запечатан в огромный деревянный ящик. С платформы его стаскивала артель грузчиков. «Раз, два, взяли! Еще взяли...» — орал красный артельщик.
Доктор совершенно разволновался. Проверил по дубликату номера в накладной и номера на ящике. Возникло желание распечатать автомобиль тут же на станции и домой приехать своим ходом, но мотор был в разобранном состоянии, да к тому же ни масла, ни газолина под рукой не было.
Погрузили ящик на две подводы поперек, медленно поехали на Самотеку, к Цветному бульвару. Каждый встречный считал долгом поинтересоваться, что за диковинный груз.
— Что везете? — кричали.
— Пианину!
— Ну, дела! Слона везут. Наш подох!
— Убили нашего.
Ящик сгрузили во дворе у конюшенного сарая, в котором отныне должен был быть гараж. Начали распечатывать вдвоем, Кузяев и дворник Федулков. Доктора, чтоб не мешался, отослали в дом. Некоторое время он сидел там тихо, потом не выдержал, открыл окно, начал давать советы.
— Петр, да не бей же ты так! Ведь помнется.
— Василий Васильевич, я обучился, с какой же стати так, — возражал Кузяев.
— Федулков, нельзя так доски отрывать! Дорогая ж вещь! В самом деле...
Наконец автомобиль распечатали и доски, из которых был сколочен ящик, убрали. Автомобиль предстал во всем своем великолепии. Синего цвета, с зеркальными стеклами, отражавшими летнее московское небо. Обитый внутри серой замшей и отделанный грушевым деревом, автомобиль выглядел великолепно. Ни у кого в округе такого не было!
Это был городской автомобиль известной французской фирмы «Морс» в 50 тормозных сил с шестицилиндровым двигателем и карданом.
Петр Платонович накачал шины, промыл баки — водяной и бензиновый. Пока разбирал принадлежности и запасные части, дворника сгоняли в аптеку к Ферейну за бензином. Бензин, именуемый газолином, процедили через замшу. Смазали все трущиеся части.
К тому времени сдержать доктора уже не представлялось возможным. Он вышел из дома, ходил вокруг автомобиля, гладил его, восхищался качеством окраски, открывал дверцы, садился в салон и проверял, как пружинят сиденья.
— Как ты думаешь, Петр, это долговечная модель?
— Поживем — увидим. Так-то вроде с резервом сделан.
— Мне тоже кажется — с резервом.
Автомобиль достался доктору случайно. Он присматривал себе машину поскромней, но так случилось, что господин Крюммель, владелец фабрики экипажей и автомобильных кузовов, представитель фирмы «Морс» в Петербурге, устроил выставку. Все экспонаты были распроданы, кроме этого. В этом был дефект: не хватало летнего кузова. Конечно, к машине такого класса непременно полагался сменный кузов, но Георгий Николаевич, приметив этот недочет, смекнул, что Крюммель уступит «Морса» за полцены. Так оно и вышло.
Доктор выложил пятнадцать тысяч, сколько-то добавил Алабин в счет будущих докторских гонораров, и вот автомобиль стоял на Цветном бульваре.
На высоком заборе висели соседские мальчишки, во все глаза наблюдали за диковинной машиной, канючили:
— Дядь, а дядь, ну, погуди... Дядь...
Доктор в который раз нажимал на резиновую грушу сигнального рожка, автомобиль рявкал, и странный незнакомый звук вспарывал тишину. Прохожие у ворот оборачивались... Удивлялись...
К вечеру все было готово, ток соединен, педаль отжата, Кузяев повернул ручку пуска и мотор ожил.
Доктор тут же пожелал ехать кататься по вечернему городу, но Кузяев его отговорил, сославшись на то, что мотор должен некоторое время проработать вхолостую.
Доктор неохотно согласился. В ту ночь он, кажется, не спал.
На следующий день слух об автомобиле доктора докатился до Новой Божедомовки, до Селезневки и Долгоруковской улицы, приходили оттуда любопытные, просили Федулкова впустить глянуть одним глазком.
— Барин не велит, — сурово отвечал дворник, вдруг проникшийся уважением к своему барину, которого раньше ни во что не ставил. И сам Федулков как-то даже возрос в собственных глазах. — Куда прешь? Ведь не велено ж, говорят!
Доктор жил на бойком месте. Дом его стоял в глубине зеленого двора, спрятавшись за другие строения. Из окон второго этажа виден был Цветной бульвар. Два раза в неделю на бульваре играл военный оркестр, по вечерам гуляла чистая публика. Справа, на Садовой, гудел неугомонный, толкучий Сухаревский рынок, слева была Труба, Трубная площадь, где по воскресеньям устраивали охотничий торг, торговали собаками, золотыми рыбками, голубями, петухами, курами. Весной продавали рассаду, саженцы диковинных произрастаний и семена. Сюда ездили за живым товаром любители природы со всей Москвы.