— Он доктор. Считай, сколько лет учился.
— Учился, — передразнил дворник. — А ты что, не учился? Кузяеву такая постановка вопроса была приятна.
— Ну, учился...
— А сколько жалованья тебе?
— Для начала семьдесят пять рублей на каждый месяц.
— А ему?
— Я не знаю, — уклончиво отвечал Кузяев.
Некоторое время посидели молча. Пахло самоварным дымом. На бульваре играла военная музыка. Была суббота.
— Чего ж ты с такими деньжищами делать будешь? Запьешь? Ну, житуха! Слушай, Петр Платоныч, а сынка моего можешь в ученики взять!
— Если парень с головой, так и поучу. Отчего ж не поучить, — солидно отвечал Петр Платонович. — Это можно.
Тут как раз появились братья.
Шли по старшинству, первый Петр Егорович, крепкий, рослый, служить ему пришлось в крепостной артиллерии, за ним вышагивал шустрый Михаил Егорович, шел и все крутил головой, косил по сторонам, а уж сзади вприпрыжку поспевал Васят-Васятка в новом темно-синем картузе с лакированным козырьком.
— Привет, православные!
— Бог помощь!
— А ты смотри, Василий, автомобиль какой красивый, точно архиерейская карета!
— Дядь Петь, прокатишь?
— Прокачу.
Дворник со всеми поздоровался за руку, а Петр Платонович расцеловался.
В гостинец братья принесли три фунта ореховой халвы. Федулков поспешил ставить самовар.
Осмотрели гараж. Не спеша все измерили. Прикинули, где рыть яму для газолиновой кладовки, посмотрели заготовленные материалы.
— В самый раз, — заключил Петр Егорович.
— А вот и не, — заспорил брат Михаил, шмыгая носом. — Связку как иделать? Стреха поверху-то пойдет, долбежки много, звон глянь... а тут о... тама нет и айн, цвай, драй... распор куда иденем... в карман, а?
Ему попробовали объяснить, потом плюнули, пусть говорит, и он начал растолковывать свою точку зрения дворнику. Дворник его сразу же поддержал, они стояли вдвоем в сторонке, махали руками:
— Ну вот ведь, все загубят...
— Рази так?!
— Ох, люди, сказано... Лю-ди! Загубят!
Между тем два Петра — Петр Платонович и Петр Егорович — все вымерили еще раз, решили субботы не портить, а начинать с утречка. Сложили принесенный инструмент в гараж, на руках вкатили туда автомобиль и отправились на Трубу «в низок», был там такой трактир под названием «Встреча веселых друзей».
По дороге Петр Егорович не спеша рассказывал, как меняют артиллерийские стволы и какие отдают команды, когда неприятель вот он, рукой подать, а времени в обрез.
— Пер...р...вая орудия! — Петр Егорович поднимал тяжелую руку. — Паа... врагам отечества...
Васятка смотрел на него, открыв рот, а Михаил шел сумрачный, делал вид, что сердится и не слушает.
В трактире мест свободных почти что и не было. Дым стоял коромыслом. У буфетной стойки усталый хозяин подсчитывал выручку и зорко взглядывал из-под тяжелых век на гостей: как что? Носились угорелые половые. Кипел засаленный самовар и вдалеке в чаду красной точкой теплилась лампадка перед образом в золоченом окладе.
Братья остановились на ступеньках, сверху прикидывая, куда можно сесть. Тут их и заметил хозяин, определил, что люди самостоятельные, мигнул подвернувшемуся половому. Тот мигом согнал пьяненького дедушку, грустившего у окна, сорвал с руки полотенце, обмахнул стол. «Пожалте, любезные. Что прикажете?»
Приказали водки. Штоф. И пива. Три графина, на закуску рубца и свиного студня с хреном.
— Горошку моченого не забудь, — капризничал Михаил Егорович, — и энтих, как их... Сушечек с сольцой, о!
— Будет исполнено.
— Давай, двигай!
Не успели осмотреться, как половой появился с нагруженным подносом, расставил все на столе и пожелал кушать с аппетитом.
— Может, пригубишь с нами? — предложил Петр Егорович.
— Не имеем права-с, — отвечал половой, пятясь. — В добрый час!
Наполнили по первой стопке. Васятке налили пива.
— Не учись, гренадер, на старших глядя!
— Ну, начали с богом!
— Рассыпчатая, мамочка...
Рядом в зале играли в биллиард, резали со всего плеча от двух бортов в лузу, и гул стоял и грохот, как в машинном отделении на крейсере первого ранга, когда давление пара двести пятьдесят фунтов, никак не меньше, и гудят поддувала, и дрожат мелкой дрожью пароприемные коллекторы, а наверху, над броневой палубой, вроде бы уже началась пристрелка и показали калибр.
— А у нас, братья, сегодня в мастерской человека в самый раз арестовали, — сказал Михаил Егорович. — Мастер говорил, пропагатор. Я не знаю, мое дело сторона, а чудно!
— Не ори. Такие дела. Тихо давай: политическая креда.