— Ой, — завопил первый возница. — Кто такие? Иван! Самойла!
Выяснилось, что мужики тоже не видели пути, давно побросали вожжи, доверились лошадям. Ничего другого не оставалось, тронулись за тем обозом и проехали 90 верст на первой передаче! В радиаторе кипела вода.
Дмитрий Дмитриевич если и не называл всю эту затею с Монте-Карло авантюрой, то только из уважения к Нагелю. Другие, не менее драматические события разворачивались на его глазах. Он ездил в столицу в министерство торговли и промышленности. «Видите ли, — говорил ему важный чиновник с Владимиром на сухой шее, — мы не можем поставить вопрос о предоставлении вам заказов или вспомоществовании от казны. — Доверительно наклонялся и дышал в ухо. — А что касаемо таможенных тарифов, то мой вам совет: и не заикайтесь! Это отчень и отчень ба-а-льшая политика, молодой ч-че-ловек».
И все-таки он написал бумагу на имя председателя совета министров графа Коковцова. Ходили слухи, что тот где-то когда-то настаивал-таки на развитии отечественного автостроения и даже назвал кого-то сомневающегося ретроградом! А вдруг? Утопающий хватается за соломинку. Он переписывал ту бумагу раз десять. Никак не меньше! Хотелось, чтоб убедительно звучало и чтоб коротко получилось, ведь министры, как известно, докладные свыше скольких-то там страниц, двух или трех, никогда не читают. Решалась судьба не автомобиля, но страны, он так считал и это заставляло действовать. «...Гораздо выгоднее ввозить в Россию готовые автомобили, чем изготовлять их у нас... — писал он. — Несмотря на все усилия поставить автомобильное производство в масштабе, отвечающем положению единственного в многомиллионном государстве автомобильного завода, сделать это до сих пор не удалось... Заграничное автомобильное дело крепнет и развивается, в то время как у нас в России приходится думать о ликвидации этого дела».
Бумага пошла по инстанциям, а в Ригу тем временем приехал Сухомлинов. Адъютанты, помощники, надраенные сапоги, аксельбанты... «Сми...и...рна! Равнение на пра...»
Министр соизволил лично осмотреть цехи автоотдела. Осмотрел. Остался весьма доволен, посулил наградить за старания золотой медалью военного министерства и отбыл, игриво взяв под козырек. «Молодцы, гренадеры!» Кто гренадеры? Почему гренадеры? Пошутил, наверное...
Сторонник технического развития, патриот родной промышленности граф Коковцов тем временем отправил военному министру официальное письмо. Разумеется, не сам он его писал, был у него чиновник для особых поручений Семен Антонович, желтая канцелярская особь с цепкими пальцами и всегда бегающими глазами неопределенного сизого цвета.
«Милостивый государь Владимир Александрович, правление акционерного общества Русско-Балтийского вагонного завода возбудило ряд ходатайств, без удовлетворения коих, как объясняет названное правление, не может упрочиться и получить должное развитие установленное названным заводом производство автомобилей. Долгом считаю покорнейше просить ваше превосходительство не отказать сообщить мне Ваше по существу настоящего вопроса заключение. Прошу Вас, милостивый государь, принять уверения в отличном моем уважении и совершенной преданности.
Коковцов».
В одно прекрасное утро это письмо легло на стол Сухомлинова.
— Любопытно, — сказал Владимир Александрович, теребя седой ус, — нам он каждую копейку считает и от нас же требует...
Дежурному адъютанту немедленно велено было вызвать генерала Эйхгольца, спокойного и рассудительного немца, а также генерала Добровольского, знавшего многие стилистические тонкости в сановной переписке. Оба генерала явились незамедлительно, вытянулись в почтительном отдалении, демонстрируя хорошую выправку и одновременно всепонимающую светскость.
— Вот, — сказал Владимир Александрович, брезгливо протягивая только что полученное письмо премьера. — Рассмотреть и отписать. Сделайте ему намек, что сам и виноват. Ж... думают! Можете быть свободны, господа.
А те двое, один с поломанной, опухшей рукой, второй с кровавыми от напряжения глазами лезли вперед, чтобы добыть славу своей стране и ее автомобилю. На контрольный пункт в Кенигсберге они пришли вовремя. Минута в минуту.
Получив телеграмму от Нагеля, Отто Валентин не переменился в лице. «Это хорошо...» — только и сказал. Доктор, инженер, он приехал в Россию, зная наперед, что страна эта вроде Турции, но есть еще здесь болота и — как ее «степ», о! Русские никогда не знали ни недр своих, ни вод, в учении были ленивы и всегда много пили «шнапс», что отчасти объясняется морозами, но вообще-то зависит от национального характера. Через год работы на Руссо-Балте Отто Валентин взгляды свои пересмотрел. Как-то сказал: «У вас золотые механики, прекрасные инженеры, хорошие заводы и совершенно отвратительные министры». И сам испугался своей смелости, добропорядочный немец.