— Ну, так это нам ясно. А как же...
— Можешь быть свободен!
— Рад стараться, ваше высокородие!
Кузяев повернулся налево кругом, и, поскольку была инерция, так он в роль старательного служаки вошел, что до двери, сколько там, шага три было, отчеканил строевым ать-два, рады стараться! Все остались довольны.
Петра Платоновича подмывало рассказать обо всем доктору, но он сдерживался до поры. А братьев сразу же поставил в известность, чтоб при дворнике языков не распускали.
— Ну и паскуда!
— Дракон!
— От ить пакостник-то, — возмущался Михаил Егорович, — от ить хнида... через таких люди страдают... нашел, значит, кого в компанию брать... рублики лишние... Кузяевы, они это не одобряют! Не было средь нас фискалов... — И пообещал, выпив свой стакан: — Я его, братцы, поучу. Поучу...
Зная отходчивый характер брата, Петр Платонович ничего на это не сказал, а Михаил Егорович расхрабрился не на шутку и, выйдя во двор, начал придираться к дворнику, имея явное намерение поколотить. Он и посматривал на Федулкова оценивающе, и так подходил, чтобы сразу было с руки, но дворник был вежлив и даже ласков. Улыбался. Тогда Михаилу Егоровичу пришел на ум совершенно безошибочный план. Он вышел за ворота и сделал вид, что собирается ломать забор.
— Прекрати, — зашипел дворник. — Э-э...
Но Михаил Егорович, имея намерение, тех слов не слушал.
— Ребяты! — крикнул Федулков. — Ребяты, уберите его... — И тут же смолк, сбитый с ног. Рука у маляра была крепкая. Он поднял дворника, отряхнул, взял за грудки и двинул еще раз. Дворник влетел в ворота, рухнул мешком.
— О!
Михаил Егорович еще слегка его поучил и, очень собой довольный, вернулся к братьям.
— Нашел, с кем связываться! — рассердился Петр Платонович. — Старику морду набил, эка заслуга... — И утром чуть свет наведался в дворницкую.
Федулков лежал на лавке, накрывшись тулупом, стонал: «Я ему покажу... Попляшет, гад! В Бутырки пойдет... Сгною...»
— Лежи. И забудь. Он, если что, своим фабричным свистнет, набегут с Шаболовки и прирежут, — пригрозил Петр Платонович. — Им это просто. Лучше помалкивай.
Дворник так и сделал. Что же касается доктора, то все-таки пришлось ему открыть глаза, и вот в связи с какими обстоятельствами.
23 января 1912 года автомобиль «руссо-балтик» модели С-24/40, пройдя расстояние в 3 257 километров, первым финишировал в Монте-Карло, опередив 87 своих соперников.
Андрею Платоновичу Нагелю был вручен «Первый приз маршрутов», награда за самый длинный путь, пройденный без штрафных очков. Князь Луи вручил русскому экипажу бронзовую скульптуру работы Вольтона и еще севрскую вазу удивительной красоты, которую Нагель пообещал выставить в витрине Императорского петербургского автоклуба. Триумф был полный.
— Ничего подобного! — размахивая газетой, басил доктор Василий Васильевич. — Никто, ни один человек, искушенный в автомобильных вопросах, предсказать этого не мог! Но эта победа не даст желаемых результатов! Попомните мои слова, господин Мансуров.
Почему? — возражал его собеседник, высокий человек, приехавший к доктору на мотоциклетке.
— Эта победа не организована правительством. Ни государь, ни иже с ним не имеют к ней ровно никакого касательства. А у нас празднуются только те достижения, кои благословлены свыше.
— Нет, но... — пытался вставить слово высокий, и ему это не удавалось.
— Поймите, Кирилл Николаевич, дорогой мой, — наступал доктор, — да вы хоть сто, хоть тысячу побед таких одержите, ничего не изменится! И почему Нагель? Кто такой? Каков чин? Бывший чиновник министерства путей сообщения? Ату его! Вот ежели б по личному распоряжению государя... Флигель-адъютант Кутайсов... Иной разговор! И деньги бы нашлись, и заказы определились. А так подозрение: не заграничные ли это происки, автомобиль, чтоб казну нашу по ветру пустить?
Пока они спорили в доме, ничего страшного не предвиделось. Петр Платонович стоял во дворе, рассматривал мотоциклетку и хмыкал. Жидкая конструкция. Но день был солнечный. Вышли на улицу, сели на лавочку, доктора понесло:
— Технические свершения сами по себе ничего не дают. Нужны социальные преобразования! Вы говорите паровоз, вы говорите автомобиль, а я говорю — долой деспотизм.
— Василий Васильевич, вы доктор, я — инженер. Будем каждый заниматься своим делом. Оставим политику политикам.
— А это непростительно! Совершенно! Честно говоря, господин Мансуров, я не ожидал услышать от вас такое. Когда вся страна, вся Россия стонет под ярмом царизма...