А еще год назад я ежедневно бегала по этому
перрону... Видишь, там контора депо. В моей
комнате свет. Кто-то сидит за столом. Наше
техническое бюро! Рядом окно комсомольского
комитета. А там, влево, смотри, это наш
старенький домик. Очень уютный. (После паузы.)
Борис, а правду говорят, что с глаз долой — из
сердца вон? Я, кажется, уеду. Я уже слабо
верю, что было счастье. Нет, кажется, не
получилось счастье с Андреем...
Крутили н. Но остались какие-то чувства?
Или и чувства никакого не было?
Софья Романовна. Нет, было, Борис,
все было. И, кажется, ничего не осталось.
К р у т и л и н. Осталось. Привычка осталась.
Со фья Романовна. Привычка?
Крутили н. Да, именно привычка, которую
нередко принимают за любовь. Все мы
одинаково привыкаем к людям и к вещам, даже к
красивым. Вот вы, например, привыкли (берет ее
руку) к этому перстню. Когда вам его
подарили, вы любовались им. А теперь носите его, не
замечая, по привычке. Но потеряйте вы его...
вам станет...
Софья Романовна. ...Жалко.
Крутили н. Жалко, да. Но еще и скучно...
чего-то, словно, нехватает. Вы привыкли к этому
перстню. (Прищурил глаза.) А привычка —
смерть любви, дорогая Софья Романовна!
Софья Романовна (между прочим).
Ты не веришь в силу любви, Борис?
Крутили н. Софья Романовна! Вам ли
меня об этом спрашивать?
Софья Романовна. Боже, как
многозначительно! Ты, кажется, на что-то намекаешь?
Крутили н (полусерьезно). На
неизменные мои чувства к вам, Софья Романовна.
Софья Романовна (в тон). Вечные!?
Крутилин (улыбаясь). Вечные, но не
бесконечные...
Софья Романовна. А я надеялась на
твою преданность и уважение до гробовой
доски.
Крутилин. Только-то?..
Соф ья Романовна. Чего же более?
Крутилин. Уважение — чувство дорогое,
но не главное... Будь оно главное,— сколько
было бы счастливых супружеств! А вот вы
назовите роман или повесть, где бы муж и жена
любили друг друга до гроба.
Софья Романовна. Мм... Ну, хотя бы...
Ну, «Старосветские помещики» Гоголя.
Крутилин (смеется). Что вы, Софья
Романовна! Как можно всерьез ставить в пример
эту пыльную пару?!. Это скорее иллюстрации к
моей мысли...
Софья Романовна. Ты, Борис, пошел
бы преподавать «науку страсти нежной», в ней
ты смыслишь больше, чем в движении поездов.
(Вдруг серьезно.) Однако как же быть?
(Вышла на перрон.) Тоска какая... И чего тебе
надобно, Софья?
Крутили н. Как быть? Есть выход,
дорогая Софья Романовна... (Оборвал, смотрит на
перрон.)
На перроне.
Лена и Кремнев — коренастый, широкий,
большелобый, о таких говорят — сибирской породы. Оба
(Взволнованы.
Кремнев. Самовольно он не рискнул бы
нарушить приказ.
Лена. Вы думаете, что начальник дороги дал
новое указание?
Крем н е в. Конечно. Хорошо, что я митинг
успел отменить. Позор был бы на всю дорогу.
Лена. Но как же быть с Алексеем? Вы
знаете его характер...
Кремнев. Вот он меня и беспокоит...
Авдотья Ивановна (появляется из-за
стойки). Его паровоз.
Гудок, мелькнули прожекторы. Оркестр играет марш.
Вбегает Тихвинская.
Тихвинская. Ой!. Опоздала... (Кремне-
ву.) Что же делать?
К р е м н е в. Выпить прохладительного и
ждать.
Тихвинская. Ах, все-таки успела!
Отдышаться не могу. Мне ведь отчет,— триста строк
в номер. Митинг будет прямо на перроне?
К р е м н е в. Митинга не будет.
Тихвинская. Как не будет? Мне же для
отчета. Речь генерал-директора...
Кремне в. И речи не будет.
Тихвинская. Как не будет... У меня
отчет. Три колонки, срочный набор.
К р е м н е в. Митинг не состоится.
Тихвинская. Действительно!.. Я говорю,
у меня отчет в номер. Место на первой полосе
оставлено. Представляете, что такое первая
полоса в газете? Сущность ее, идейную и
политическую, представляете?
К р е м н е в. По вашей газете — смутно.
Тихвинская. Нерегулярно читаете. Вкус
выработать необходимо. Потребность.
Понимаете? Дайте-ка мне этот... ну, план, или как его...
список: кто за кем выступает — фамилия,
инициалы и должность ораторов.
К р е м н е в. Вы только говорите так путано
по-русски или и понимаете немножко? На
всякий случай повторяю: митинга не будет.
Тихвинская. Нет, позвольте! Мы
настаиваем... мы... Я представитель прессы, корреспон-
дент «Сигнала»... Необходим развернутый
митинг. (Как хозяйка — оркестрантам.) Поближе,
поближе, товарищи! (Лене.) Нет лозунгов
почему-то, портретов! Вы плохо подготовились.
Давайте-ка...
К р е м н е в. На этом узле я парторг.
Тихвинская. Ну, так работать нельзя!
О вашем неправильном поведении я поставлю
вопрос в горкоме.
К р е м н е в. Вот это ваше право.
Появляются Рубцов и Кондратьев.
Кондратьев (Кремневу). Ты почему
отменил митинг? Что ты натворил?
К р е м н е в. Это не я, а ты натворил...
Андрей Ефремович...
Кондратьев (обрывая). Я категорически
запрещаю тебе вмешиваться в мои
распоряжения.
Оркестр играет туш. Входит Алексей
Сибиряков — простой. белокурый парень в рабочем костюме.
(Крутилину.) Огласите приказ.
Крутилин (жестом останавливает оркестр).
Приказ начальника дороги генерал-директора
Кондратьева. (Читает.) «За проявленную
инициативу в организации кольцевых рудных и
хлебных маршрутов, высокое мастерство и при-
менение новых методов, направленных на
подъем работы всей дороги, машинисту Сибирякову
Алексею Никифоровичу объявляю
благодарность, присваиваю звание механика первого
класса и награждаю ценным подарком — золотыми
часами».
Оркестр играет туш. Алексей не принял руку Крутилина,
который хотел его поздравить. Тяжело молчит. После
сильной внутренней борьбы делает шаг навстречу
Кондратьеву.
Кондратьев. Поздравляю, товарищ Си-,
биряков! (Вручает массивные карманные часы;
футляр возвращает Крутилинд.)
Рубцов. Алеша, ты что голову повесил?
Здравствуй, дорогой! Дай я тебя поцелую.
(Обнимает Алексея.)
Алексей (с волнением, хрипло). Спасибо,
Максим Романыч! (Осмотрел часы, подбросил
их на ладони, как бы определяя вес.) Богатые!..
(Подошел к Крутилину и опустил часы в
футляр.)
Лена (слегка вскрикнула). Алексей!..
(Пораженная его поступком, отвернулась.)
Рубцов (Алексею). С ума сошел! Как ты
смеешь, мальчишка!
Крутилин (Софье Романовне).
Дон-Кихот новоявленный!
Софья Романовна. А по-моему,
хороший парень!
Алексей резко отворачивается, идет к матери. Мертвая
тишина, и оттого отчетливо слышны его тяжелые шаги.
Долгая пауза.
Алексей. Отчего это иные люди только о
своей выгоде думают и других на свой аршин
меряют?
Авдотья Ивановна. Возгордился ты,
Никифорыч, вот что...
ЗАНАВЕС
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Дом Сибиряковых. Комната Алексея — обставлена уютно.
Много книг — на полках, на этажерке, на пианино,
несколько стопок у стола, «а полу и стульях, у изголовья
кровати. Две двери: в переднюю и направо, в комнату
матери. В распахнутые окна видна улица обычного
железнодорожного поселка.
Алексей один сидит за письменным столом. Время
от времени поднимает с пола книги, быстро перелистывает
страницы, что-то подчеркивает, оставляя закладки.
Делает это привычно и, кажется, механически, потому что в
лице его нет сосредоточенности. Попробовал свистеть — не