— Ничего не поделаешь, Толя, не любишь так не любишь, — спокойно сказала она. — Только мы с тобой прекрасно знаем правду, что твоя Алиса полнейшая сволочь.
— Что⁈ — Его лицо враз побелело как смерть. — Что ты сказала⁈ Повтори!
Звукорежиссёр мигом подошёл к ней и схватил за плечи. Катя решила промолчать от греха подальше.
— Никто не смеет оскорблять мою любимую, — резко потряс он её за плечи, как грушу. — Ни ты, ни кто либо другой на этой земле. Даже я, хотя в своё время она действительно очень сильно обидела меня. Просто Алиса раньше была избалованным и взбалмошным ребёнком. Но теперь она повзрослела и поумнела. Ты запомни и заруби себе это на своём дурацком носу: если ты ещё хоть одно плохое слово скажешь о моей драгоценной, я ударю тебя, хотя у меня правило никогда не бить женщин. Давай бери скорей свои вещи и катись отсюда к себе домой, иначе тебе несдобровать! Катя, на мою дружбу можешь больше не рассчитывать. У, стерва, глаза бы мои не видели тебя!
Молодой человек потряс кулаками перед лицом до ужаса перепуганной женщины.
— Чтоб через час тут не было ни тебя, ни твоих вещей! — бросил он ей. — Катись колбаской по малой Спасской!
Чувствуя что может натворить непоправимую глупость, мужчина вышел из квартиры, громко хлопнув собственной дверью. Он вернулся, как и собирался ровно через час. Ни Кати, ни её вещей в квартире уже не было. Никаких записок она тоже не оставила молодому человек, что было только к лучшему. Пока Толя ждал ухода Кати, он гулял по Подолу, на котором жил.
Он ждал прихода Алисы, но её что — то всё не было. Подождав безрезультатно несколько часов, звукорежиссёр уже сам хотел звонить ей, но Пётр Павлович сделал это первым.
— Алло, Толя, скорей приезжай, — вместо приветствия заявил он. — Сегодня умер Валера. Алиса у нас. Она как приехала из больницы, легла на кровать, совсем не встаёт, не хочет есть, пить. Пожалуйста, скорей приезжай, а то как бы не вышло беды. Уж не знаю, что там Валера сказал нашей Алисочке, но только у неё отчего — то такие больные глаза! Я за неё ужасно тревожусь!
— Еду, — коротко бросил в трубку молодой человек и в скором времени уже примчался в квартиру своей любимой.
Ему было так непревычно переступать её порог. Толя здесь не был уже полтора года, но почти ничего не изменилось. Разве что тот старый — престарый, древний — предревний шкаф, который стоял вон в том углу у телевизора заменили на новый. Так это правильно. Всё равно по нему уже давно плакала и аж прямо обливалась горючими слезами мусорка, предвкушая такую долгожданную и вожделенную встречу с ним. Интересно, как давно произошла эта встреча века?
Он обругал себя мысленно дураком и идиотом. Не о том сейчас надо думать. Тут так плохо любимой звукорежиссёра, а он интересуется каким — то уже очень давно никому не нужным старьём.
Какое ему, в конце концов, дело до какого — то старого шкафа и что с ним сделали? Да хоть распилили на части и съели!!! Плевать молодой человек хотел на него с высокой колокольни!!!
Девушка обнаружилась в своей комнате. Она лежала одетая лишь в чёрное и пустыми безнадёжными глазами смотрела в угол. Мужчина сел в ногах её кровати и взял её за руку.
— Алиса, — позвал он её. — Что с тобой?
Солистка повернула голову в его сторону и посмотрела в Толины глаза уже более осмысленным взглядом.
— Ты как здесь? — задала она вопрос.
— Пётр Павлович позвонил мне и сказал, что с тобой случилось.
В ту минуту, когда звукорежиссёр увидел свою певицу, он совершенно простил ей былую обиду. Теперь это не имело ровно никакого значения. Самое главное сейчас было вывести артистку из страшной депрессии, в которой она пребывала.
— Пётр Павлович он такой, он может, — страшным, хриплым, лающим смехом рассмеялась Алиса. — Ему до всего всегда было, есть и будет дело. Хороший мужик. Как моей маме в своё время повезло с ним!!! Толя, я прошу тебя, нет, умоляю, уходи.
— Почему? — с вызовом спросил молодой мужчина. — Что это ты себе надумала? Я никуда не уйду и не надейся.
— Я убийца. Всё к чему я прикасаюсь разваливается и рушится. Я разрушила нашу с тобой любовь, плюнула тебе в душу, камня на камне не оставила на наших отношениях. Остались только пепел, гарь от пожарища и зола. Теперь я убила Валеру. Пусть я не сама сажала его на мотоцикл, но это из — за меня всё так вышло. Хотя я не хотела этого, видит Бог совсем не хотела. Надо было как — то постепенно подготовить Валеру к тому, что я ухожу, а не так резко рвать с ним. Ты звал меня птицей. Только ты ошибся: я не белая птица, а чёрная. Я — ворона. Я ворона — на — на, — пропела артистка строчку из песни когда — то столь знаменитой, а теперь изрядно подзабытой певицы Линды, — и размазала по щекам слёзы. Я приношу только холод, горечь, боль и разрушения. Это я должна была умереть вместо Валеры, слышишь, я!!! — и зарыдала. — Немного успокоившись, солистка сказала. — Ты правильно делаешь, что до сих пор не хочешь прощать меня. За то, что я сделала с тобой не прощают. За такое сжигают на костре.