— Это невозможно! — выпалил Осмус. — Это… просто безумие.
Своей вспышкой он как бы подал знак и остальным: поднялся шум, отовсюду полетели выкрики, люди застучали посудой, заколотили кулаками по столу, — все наперебой выражали свое негодование.
— В таких трущобах дай бог выполнить план хоть на десять процентов!
— Ишь молодчик! — выкрикнул жидкобородый лесоруб, которого Реммельгас видел на лесосеке № 126.
Браковщик Кари, участок которого добился лучших результатов на всем лесопункте и который сидел напротив Осмуса, вскочил со стула. Глаза его горели, на лице выступили красные пятна.
— Вы говорите — нужно выполнять план! — закричал он. — И тут же одним взмахом руки бросаете нас в болота и топи. Это издевательство, а не товарищеское отношение!
Осмус с большим усилием сдержал себя и, постучав рукой по столу, воскликнул:
— Успокойтесь, товарищи! Тут не ярмарка… У нас демократический строй, каждый имеет право выступить. Не будем лишать своего гостя права на критику нашей работы, права вносить предложения…
— Чихали мы на такие предложения! — бросил здоровенный парень, которого Реммельгас тоже видел на лесосеке.
— А если эти предложения правильны?
Это было произнесено не Реммельгасом, а Хельми Киркмой, и настолько неожиданно, что на миг воцарилась тишина. Хельми Киркма была человеком с лесопункта, мастером участка. Да еще таким мастером, которого никак невозможно было обвинить в беспечном равнодушии к интересам своего коллектива. Но как же это так — работник лесопункта защищает предложения, которые выбивают почву из-под ног лесопункта?
Реммельгас несколько испугался результата своей речи. Он знал, что многим не понравятся его предложения, но никак не ожидал подобной бури. Лесорубы, как видно, были очень односторонне информированы. Бросив Киркме благодарный взгляд, он воспользовался затишьем, вызванным всеобщим удивлением, и продолжал:
— Вы можете сколько угодно кричать, и не давать мне говорить, но это не изменит фактов. Несомненно, многие из вас думают так же, как товарищ Киркма, и находят линию лесничества правильной, считают нужным ее придерживаться. Наш долг — служить интересам народа, проводить в жизнь политику партии и правительства, даже если это порой и неприятно любителям легкой жизни, даже если это иногда и вынуждает идти по незнакомым, непроторенным путям. Лесничество будет в этом отношении последовательным. Сегодня первое мая, а на делянках Куллиаруского лесопункта лежит еще много лесоматериалов. Весь неошкуренный и невывезенный лес будет изъят у лесопункта и передан какому-нибудь другому предприятию, которое честно придерживается установленных предписаний и сроков.
Осмус молниеносно повернулся к Реммельгасу.
— Вы, конечно, шутите, не так ли? Ха-ха! Ну, и весельчак же вы — нынче первое мая, а вы нас разыгрываете, как первого апреля!
— Я абсолютно серьезен. Предписания даются не для того, чтобы из года в год обходить их под разными вежливыми предлогами и отговорками. Пока в лесу не будет порядка, пока будет бессмысленно разбазариваться драгоценное народное добро, мы не сможем справиться с вредителями леса.
— Это… — начал Осмус, но, не зная, что сказать, лишь развел руками.
Снова поднялся шум, зал возбужденно загудел, как встревоженный улей.
Молодой Кари остался равнодушен к тому, что Реммельгас говорил об изъятии у лесопункта оставшегося в лесу материала. Пусть возьмет кто угодно, лишь бы сумел вывезти, чтоб добро не гнило. С этим он согласен. Но он решительно переставал понимать лесничего, когда тот предлагал перевести лесозаготовки в Сурру. Ведь ясно, к чему это приведет! К тому, что будущей весной еще больше обреченных на гниение бревен и пропсов останется в лесу. Слова-то хороши, а каковы будут дела! У Кари был горячий, вспыльчивый нрав, он стоял на прежнем месте и ждал, когда в зале станет тихо. Когда настойчивое ожидание Кари было замечено, разговоры утихли, потому что всем хотелось слышать, как он разнесет лесничего. Кари был одним из тех, кто не боялся нападать даже на Осмуса, если у него накипало на сердце, — теперь он наверняка задаст жару этому чучелу еловому.