В то время мы откладывали деньги. «Энтерпрайз» перевозил много грузов, и Адам прилично зарабатывал. Он просто приносил деньги домой и отдавал их мне, не выказывая при этом никакого удовольствия, а я помещала их в банк. Адам никогда не интересовался суммой нашего вклада, оставляя это полностью на мое усмотрение. Он упорно трудился, но не ради денег.
И вот в начале 1856 года Джон Лангли объявил, что начинает строить второй корабль, который будет больше «Энтерпрайза». Он рассчитан на 314 тонн груза и команду из тридцати четырех человек. Адам должен был стать капитаном. Называться же корабль будет «Роза Лангли».
Выбор имени для нового корабля был призван подчеркнуть отношения между Розой и Джоном Лангли. Оно словно заявляло здешнему колониальному обществу, что между Лангли и его снохой не существует разлада; таким образом было сказано, что ее не только приняли, но приняли с одобрением. Я давно чувствовала, что будет именно так, еще до рождения Анны, но теперь об этом заявлялось с полной откровенностью.
Природное чутье Розы при обращении с мужчинами не подвело ее и в отношении Джона Лангли, оказав ей этим огромную услугу. Она сумела сломить его равнодушие и обезоружить его. Инстинктивно Роза проникла в самое сердце одинокого старика и нашла там для себя местечко. К тому времени вместе со зрелостью, которую принесло ей рождение ребенка, Роза приобрела еще большую красоту. Нужно было быть совсем уж странным человеком, чтобы противостоять ее попыткам подружиться, той кажущейся простодушной радости, которую находила Роза в обществе Джона Лангли, ее яркому обаянию и необыкновенной жизненной силе, что принесла она с собой в их когда-то полумертвый дом. Должно быть, Лангли видел все ее недостатки – только дурак не заметил бы их! – но, как многие из нас, он просто не обращал на них внимания. В упорядоченную жизнь Джона Лангли Роза внесла лишнее беспокойство, она была тщеславной и жадной, а иногда и шумной. Но каждый вечер она тщательно переодевалась к его приходу домой, покупая теперь платья только тех цветов, которые ему нравились, и с гордостью и нескрываемым удовольствием надевала драгоценности, полученные от него в подарок. Когда в конце дня возвращалась карета Лангли, Роза уже ждала его в зале; она наливала ему рюмку мадеры и не позволяла им с Томом одним пить после обеда портвейн в столовой. Роза брала Джона Лангли под руку и вела его в гостиную; не было случая, чтобы она отказалась спеть ему, когда он ее об этом просил. Роза выучила песни, которые нравились старику, и с тех пор мы слышали только их. Вечер за вечером, сидя в их гостиной, я наблюдала за тем, как трудится Роза, завоевывая его доверие, восхищение и в конечном счете, я думаю, даже любовь. Я никогда не видела, чтобы раньше Роза над чем-нибудь трудилась; для нее очаровывать и увлекать было всегда чем-то естественным и легким. Было очевидно, что она приобрела некоторую мудрость.
Роза стала чем-то вроде буфера против тирании Джона Лангли и оказалась в самом центре этого дома. То и дело я замечала, как умело она отвлекала внимание Лангли от какой-нибудь ошибки, якобы допущенной Элизабет, от обнаруженного им промаха Тома, совершенного по небрежности. Даже слуги, сочувствуя Розе, объединились на ее стороне, хотя капризы и постоянный беспорядок в ее владениях доставляли им немало хлопот. Роза умела смягчить раздражительного и ворчливого Джона Лангли и изменить его настроение. Казалось, он не считал, что проявляет слабость, когда улыбался, делал ей комплименты, слушал ее болтовню. Роза стала для него той дочерью, какой никогда не была для него Элизабет, эта бледная тень. В Розе он нашел человека, сломить или запугать которого ему было не под силу, и это приводило его в восхищение. Люди заговорили о том, что Джон Лангли стал мягче, и это действительно было так, – но только там, где его жизнь пересекалась с Розой.