– Для начала его поймают, как и положено поступать с преступниками, и пока это не произойдет, я лично сам не отстану от комиссара Брэддока. Этот человек будет схвачен и наказан, наказан за все свои преступления. Я покажу всей колонии, что для меня главное – справедливость, независимо от того, кто понесет за нее кару. Я покажу им, что кто-кто, а я не позволю всей этой нечисти плодиться и множиться, где ей вздумается. Надо уничтожить этот нарост на нашей земле!
Внезапно Том пошатнулся, подавшись вперед.
– Вы просто чудовище!
– А вы? Вы-то кто такой? Вы вместе с вашей женой втоптали в грязь мое имя и имя моих внуков. Жаль, что я приехал, когда уже поздно предотвратить что-либо, поэтому теперь я вынужден разделить с вами позор и бесчестье, которые, к сожалению, сам допустил. Мои противники решат, что с годами я стал мягче, что у меня уже начался старческий маразм! Но они будут не правы. Да, я совершил ошибку, однако больше этого не повторится. Если я позволил вам сделать из нас предмет грязных слухов и общественного презрения, чем вы наказали еще и моих внуков, то впредь я стану вдвойне заботиться о том, чтобы защитить их в будущем! Вы, сэр, а также вы, мадам, – он указал на Розу, – не промотаете ни пенни из их наследства. Пока я жив, я буду сам защищать их собственность. Я лишу вас возможности довести их до финансового краха.
Том, уже не скрываясь, потянулся к вину и залпом выпил его. Поставив стакан на стол, он обратился к отцу:
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что в дальнейшем вы лишаетесь всех своих прав на любые предприятия Лангли, а наследниками я назначаю своих внуков. – Он повернулся к Розе. – Что касается вас, мадам, то советую уже мысленно распроститься с моим расположением, которым вы явно злоупотребили. Я просто закрываю ваш кредит. Большего позора, чем принесли вы, эти стены еще не видели.
Пока он допивал свой портвейн, никто не произнес ни слова. Глаза Розы обреченно померкли, и это полное отсутствие протеста и воли к борьбе удивило и напугало меня. Кто-то из них должен был взбунтоваться – или она, или Том. Но никто этого не сделал. И сама я малодушно промолчала. Этот старик словно сковал нас своим ледяным гневом. Я поняла, что времена послабления, связанные с появлением в доме Розы, теперь безвозвратно закончились. С этого дня в доме воцарится прежняя гнетущая атмосфера, столь знакомая Тому с Элизабет. Дети Розы будут вечно вздрагивать от звуков голоса Джона Лангли. Ведь в них ему теперь предстояло дотошно разглядеть и, главное, уничтожить все недостатки, которые, как он считал, есть у Розы и Тома. Над всеми нами нависла беспроглядная тьма.
В предыдущие вечера, когда мне было пора ехать домой, на Лангли-Лейн, Том всегда распоряжался, чтобы для меня подготовили экипаж. Но в этот раз, подавленная случившимся не меньше всех остальных, я решила уйти незаметно. Поэтому, как только Джон Лангли поднялся к себе наверх, я тихо вышла из дома, предварительно попросив Тома принести мне шляпу и плащ, чтобы не вызывать слугу. Он взял меня за руку.
– Я провожу тебя, Эмми.
Я молча кивнула. Он надел шляпу, и мы пошли рядом по Коллинз-стрит. Было темно и тихо. Он шел, сцепив руки за спиной, и голова его была опущена. Казалось, он почти не замечал меня, хотя каждый раз, когда мы пересекали улицу, автоматически поддерживал меня под локоть. Один раз нам навстречу попался человек, который заговорил с ним и, приподняв шляпу, поздоровался со мной, но Том даже не взглянул на него и никак не отреагировал на приветствие. Пока мы шли, он временами бубнил что-то себе под нос, притом явно обращался не ко мне; и так продолжалось всю долгую дорогу по Коллинз-стрит. Не заговорил он и тогда, когда я уже достала из сумки ключ и начала отпирать свою дверь. Он только рассеянно поднял глаза на знакомые строения и принялся их разглядывать – конюшни, склад, стену большого магазина, возвышающуюся над моим маленьким домом. Несмотря на то что ночь была теплой, он весь дрожал.
– Позволь мне войти, Эмми, – сказал он.
Пока я зажигала лампу, он стоял с видом совершенной беспомощности, и, обернувшись, я заметила в его глазах мольбу об утешении. Я молча указала ему на кресло Адама.
– Садись… побудь немного, а потом пойдешь.
– У тебя есть виски?
Я кивнула. Было бессмысленно ему отказывать, иначе бы он все равно отправился за выпивкой в ближайшую таверну. Первый стакан он выпил почти залпом и сразу протянул его, чтобы я снова наполнила. Второй он пил уже не так быстро и, отпив какое-то количество, взглянул на меня.
– Мы у него в руках, понимаешь? Он держит нас с Розой так крепко, что мы не можем и шевельнуться. А теперь, когда он захапал еще и внуков, ему просто удобно, чтобы все было так, что бы он там ни говорил о позоре. Мой отец никогда не доверяет ситуациям, которые нельзя проконтролировать.