Доктор Шпехт вкратце передал Вурцу все уже известное нашим читателям.
— Судя по облику этой женщины, я совершенно не могу понять, — заключил он, — что общего она имеет с этим человеком, принадлежащим, по-видимому, к низшему классу!..
— Объяснение найти не так трудно. Тут интересны два пункта: во-первых, что домино обратило ваше внимание на этот дом в связи с делом о пропаже бумаг, которое связывают со шпионажем; во-вторых, что, как доказывает ваше письмо, отношения между известными лицами, несомненно, существовали. Эти два пункта особенно важны для нас потому, что тот человек, там, в комнате, — присмотритесь-ка к нему хорошенько, — производит на меня весьма странное впечатление. А затем элегантный господин, с которым его видели и который так бесследно исчез? Ну да ладно, как-нибудь разберемся. Еще успеем поговорить. Сначала нужно все здесь закончить.
Начальник тайной полиции послал за хозяином квартиры. Мюллер, столяр по ремеслу, со страхом и трепетом явился на зов полиции.
— Слушайте, господин Мюллер, когда вы вошли в комнату, здесь было светло или темно?
— Темно, ваше благородие, только лампа-то, видно, только что погасла — еще чадила.
— Вы наверно это помните?
— Ну еще бы. От чада-то ведь дух стоял в комнате, да и фитиль-то еще малость светился. А как стал я лампу зажигать, так стекло-то совсем еще теплое было.
— Давно ли приехал к вам Штребингер?
— Четвертого числа.
— Когда произошла кража у Гольмгорста? — вполголоса спросил Вурц комиссара.
— Четвертого вечером.
Начальник охранного отделения кивнул.
— Откуда взялся этот Штребингер?
— Он приезжий, ваше благородие, так, по крайней мере, он нам сказал.
— Так… Значит, вы точно помните все, что сказали нам относительно лампы! Фитиль не был завернут, не так ли? Хорошо, можете идти.
Мюллер вышел из комнаты.
— Из всего этого следует, господа, — проговорил начальник тайной полиции, — что после убийства кто-то еще находился в комнате. Предположение, что Адольф Штребингер сам погасил лампу, совершенно отпадает. Голова его была, следовательно, хорошо освещена, когда в него стреляли с улицы. Тот человек, который был свидетелем преступления, задул лампу. Так, по крайней мере, мне все это представляется.
— Простите, — вмешался начальник сыскной полиции Георг Шульц, — не могла ли лампа быть погашена сквозняком?
— Вряд ли. На других вещах и бумагах он ведь не оставлял следа. К тому же мне сдается, что незнакомец имел веские причины погасить свет, прежде чем выскочить в окно. Весьма возможно, что он был сообщником убийцы. Иначе не понятно, почему он предпочел скрыться через окно, вместо того чтобы позвать на помощь. Доктор, будьте добры, продолжайте следствие, я дал вам в руки нить. Речь идет, как вы знаете, об элегантном господине с моноклем, в шубе, которого сторож Штольценгрубер видел здесь в комнате. Он должен был быть свидетелем преступления и, по-видимому, спасся через окно. Следовательно, с этой стороны вам и надо начать поиски.
Доктор Шпехт осмотрел окно, но не нашел ничего хоть сколько-нибудь примечательного. Затем он отворил ставни и, взяв лампу, осветил землю под окном. На ней ясно были видны следы.
Доктор Шпехт кликнул полицейского и прошел в сад.
От окна следы шли в другой конец сада.
Это были характерные следы бегущего человека, и притом мужчины. Размер шагов — около ста тридцати пяти сантиметров — и сильный нажим носка сравнительно с оттиском каблука ясно показывали, с какой поспешностью незнакомец бежал из дома.
Доктор Шпехт послал агента к хозяину квартиры с приказанием сварить клею, так как он хотел снять отпечаток следов, а сам медленно вернулся прежней дорогой.
След был от узкого небольшого сапога с тонкой подошвой и низкими каблуками и вполне мог принадлежать элегантному господину, которого сторож Штольценгрубер видел разговаривающим со Штребингером.
Доктор Шпехт отыскал место, где беглец перелезал через забор сада, и внимательно осмотрел занесенные снегом ветви близстоящих деревьев. Затем он сам влез на дерево и стал разглядывать продолжение следов по узкой дорожке.
Они огибали дом и доходили до маленького, глухого переулка.
Отсюда они шли не направо, к Грилльхоферштрассе, а как раз в противоположном направлении — к Зильбинггассе.
На углу Зильбинггассе находилась небольшая кофейная. Должно быть, посещалась она не особенно охотно, так как кельнерша стояла без дела на пороге и со скучающим видом смотрела на улицу.
При виде комиссара, шедшего по улице с небольшим фонарем в руках, она с любопытством сделала несколько шагов вперед и заговорила с ним.