Я пишу это, Бибинур, для того, чтобы и тебя, и Гаухар заранее предупредить о возможном появлении у вас Джагфара. Если Гаухар будет внезапно поставлена веред этим фактом, ей будет трудно сразу собраться с мыслями, а человек, застигнутый врасплох, мало ли что может натворить. Нужно, чтобы Гаухар окончательно решила вопрос, и решила правильно. Как говорят в народе: «Семь раз отмерь, один раз отрежь». Я лично всецело полагаюсь на ее рассудительность. Теперь Гаухар накопила некоторый жизненный опыт, должно быть, лучше разбирается в людях, тем более — она знает Джагфара не со вчерашнего дня. Надеюсь так же, что есть у нее друзья, которые помогут добрым советом.
Из письма моего, думаю, можно понять мою собственную точку зрения на сложившееся для Гаухар трудное положение. Еще раз подчеркиваю, чтоб она знала: не хочу навязывать ей свое мнение. И ты, Бибинур, тоже поостерегись. Пусть Гаухар сама решит, как ей поступить. Она еще молодая, ей еще жить да жить на свете. А жизнь, сама знаешь, дается человеку однажды, и никто не имеет права так или иначе распоряжаться чужой жизнью. Повторяю: пусть решает сама.
Я вынужден написать об Исрафиле Дидарове хотя бы потому, что он как-то связал себя с судьбой Джагфара, следовательно, в какой-то мере был связан г в ад судьбой Гаухар. Ты хорошо знаешь мое подлинное отношение к этому бесчестному человеку. Справедливость в конце концов восторжествовала: Дидарова отстранили от должности главного инженера, оставили на заводе рядовым инженером. По-моему, и здесь он долго не засидится. Ему ведь хотелось бы теперь играть роль несправедливо обиженного специалиста, недооцененного руководителя. В коллективе, где Дидарову хорошо знают цену, этой роли ему не сыграть. Между тем он уже пытается, как принято говорить, «завоевать расположение зрителей», при каждом подходящем случае козыряет фразой: «Наши руководители привыкли время от времени просеивать людей; хоть ты и хороший работник, но надо тебя «освежить». Ход этот понятен. Все мелкие, подлые душонки всегда стараются изобразить себя жертвами злой воли. Полагаю, Гаухар полезно знать о теперешнем положении Дидарова».
Гаухар еще и еще раз перечитала пространное письмо, стараясь глубже вникнуть в рассуждения Галимджана. Отложив письмо в сторону, задумалась. Она была необычайно взволнована и в какой-то мере растеряна. Надо хоть немного успокоиться, привести мысли в порядок.
Было время, она и жалела, и мучилась за Джагфара. Представляла его одиноким, заброшенным, даже голодным. Готова была на крыльях лететь, чтобы помочь ему. Но выяснялось, что он не только не мучился, но даже и не скучал, развлекался, сколько душе хотелось. Возможно, теперь ему действительно плохо. Возможно, и в самом деле он вспоминает о ней. Но вот вопрос — с какой целью? Чтобы вернуть себе служанку, рабыню, наложницу? Гаухар далека от чувства мести, злорадства, она и сейчас все еще способна пожалеть Джагфара. Но перед этим надо подумать хорошенько, все взвесить, проверить…
Надо было бы готовиться к урокам, зажечь свет, разложить на столе тетради. Но ей не хотелось отрываться от своих мыслей, они словно на крыльях качали ее. Как она встретит Джагфара, если он приедет? Что скажет ему в первые минуты?»
«Погоди, — остановила она себя, — а когда все же может приехать Джагфар? Ведь письмо написано Галимджаном уже давненько. Значит, может приехать скоро, даже завтра… даже сегодня… Вон, кажется, хлопнула калитка… Да, в самом деле хлопнула!..»
Гаухар встала, повернула выключатель в своем уголке за занавеской, потом в горнице, — все сразу залилось светом. А она не переставала прислушиваться. Заскрипели половицы в сенях, открылась дверь в кухню, вошла тетушка Забира.
Она первым долгом спросила:
— Я оставила в печке обед. Ты поела?
— Спасибо, поела, тетушка Забира.
— Вот и хорошо. Значит, поставлю самовар. У меня и у самой в горле пересохло, разве возле больной о себе подумаешь.
Наливая воды в самовар, насыпая уголь и разжигая лучину, она рассказывала, почему так надолго отлучилась из дома. Ее позвали к пожилой двоюродной сестре, которая внезапно почувствовала удушье и подумала, что умирает. Пока дождались неотложную помощь, прошло немало времени. Врач, сказав непонятное слово «спазм», прописал лекарство и уехал. А тетушка Забира пошла в аптеку. После капель сестре сразу стало лучше. Тут Забира вспомнила, что еще утром ушла из дома.