— Все правильно, Джагфар, — с трудом, но не теряя самообладания, проговорила Гаухар. — Во всяком случае, имена ты назвал почти правильно. А вот что кроется за именами, узнать об этом у тебя не хватило ни ума, ни желания быть честным. — С каждым новым словом голос ее становился крепче. — Вот наконец ты и приоткрыл свой подлинный облик, выдал затаенные мысли. Но далеко не полностью открыл и выдал… Если б я поверила тебе, приняла твои предложения, ты открылся бы полностью. И тогда — горе мне! Ты превратил бы меня в презренную рабыню. Вот каков ты, Джагфар Маулиханов!.. Не перебивай и слушай! Я ведь служила тебя… Было время — я по наивности принимала тебя за порядочного человека. Даже уйдя из твоего дома, не сразу выбросила тебя из сердца. Но вот сегодня, слава богу, все кончилось, развеялось по ветру. Ты ведь никогда не изменял себе. Я только поражаюсь — до какой же степени была слепа! Оказывается, в первый-то раз мы с тобой не по-настоящему расстались. А вот сейчас расстаемся навеки, Я не чувствую в душе никакой утраты. Наоборот, мне легче стало… Воя идет твой троллейбус? Прощай?
Джагфар резко повернулся и пошел. Он и сейчас ничуть не разуверился в своей правоте и силе. «Куда ей деваться? — думал он. — Все равно вернется ко мне. Просто набивает цену себе. Но приму ли я ее, это еще посмотрим…»
Уходя, он ни разу не обернулся. И только заняв место в троллейбусе, посмотрел в окно. Ему показалось, что Гаухар вроде бы сделала шаг в сторону троллейбуса. «Вот так, еще пошагаешь!» — злорадно подумал он, скривив губы.
На самом-то деле Гаухар не шелохнулась. Троллейбус все удалялся. Но цепочка, когда-то соединявшая двух этих людей, не растягивалась, подобно резине. Звенья ее оборвались. Они и прежде еле держались, только Гаухар в наивной своей вере слишком долго надеялась на несбыточное.
3
Когда Гаухар вернулась в квартиру своих гостеприимных друзей, ни Галимджан-абы, ни Рахимы-апа еще не было дома. Обе девушки наперебой расспрашивали, как Гаухар сдавала последний экзамен, затем шумно поздравляли ее с успехом, наконец принялись готовить чай, накрывать стол, успевая при этом неумолчно болтать. Глядя на них, и Гаухар повеселела. Она уже улыбалась, слушая их трескотню.
После чая девушки усиленно стали звать гостью в кино, — что это за жизнь, если, сдав экзамены, даже в кино не сходить! Гаухар пожаловалась на головную боль, к тому же завтра она отправляется домой, надо отдохнуть перед дорогой.
Вскоре вернулась Рахима-апа. Дочки; наспех выпалили ей, что у Гаухар все в порядке, и тут же побежали в кино. Каникулы у них на исходе, надо с толком использовать последние вечера.
— И поругать их хочется за то, что совсем не занимаются домашними делами, а потом раскину умом — и опять молчу. Наша молодость прошла в трудное время, мы не могли так свободно чувствовать себя, а им море по колено, — заговорила Рахима-апа, когда за дверью стихли шаги девушек. Потом она спросила Гаухар: — Ну как твои дела?
— Что вам сказать, Рахима-апа… Об экзаменах вы знаете. А если о Джагфаре, так все кончено. Расстались навсегда-.
— Хорошо все обдумала?
— Твердо решила. Довольно.
— Что ж я могу сказать? Ты не ребенок, выпила до дна свою чашу.
— Да, хлебнула… Может быть, другие легче переносят такие истории, но мне тяжело далось. Не так-то просто признаться, что жестоко ошиблась в моей первой любви… — Она опустила было голову, но сейчас же вскинула, чуть прищуренными глазами посмотрела куда-то вдаль. В этом взгляде Гаухар было что-то необычное, решительное, чего прежде не замечалось за ней. — Знаете, мне предстоит теперь нечто новое в жизни, — призналась она. — Когда и как это начнется, куда приведет — не знаю. Быть может, как мысли человека не вдруг возникают, так и шаги его не сразу направляются в нужную сторону. Одним словом, посмотрим. Теперь есть какой-то опыт, очертя голову не буду бросаться… Очень я напереживалась, Рахима-апа. Трудно все объяснить. Одно знаю: теперь небо мое не закрыто облаками, как было раньше.
Они еще долго разговаривали, пока Гаухар не спохватилась: ведь завтра с утра отправляется в Зелёный Берег, надо сходить в магазины, купить кое-что.
Проводив ее, Рахима-апа подвязала белый передник, замесила тесто и зажгла конфорки газовой плиты. К тому времени вернулся с завода Галимджан. Умылся, причесал волосы, только после этого зашел на кухню.
— Ты, Рахима, опять за свою кулинарию? Зря занялась учительством, лучше бы шла в поварихи, прославилась бы на всю страну.