На обратном пути решила завернуть к Рамиевой. Вчера мать Зили жаловалась: «Нынче истоплю печку, приготовлю обед, а завтра не знаю, что и делать…»
Еще издали Гаухар увидела ворох дров возле знакомой избушки. Она облегченно вздохнула: «Все-таки привезли! Значит, у больничного завхоза есть сердце в груди!»
Вдова Рамиева, одетая в старую стеганую телогрейку, с таким видом стояла возле дров, словно склад караулила. Растроганная чуть не до слез, она благодарила Гаухар.
— Покойный дедушка Рами говорил, что учителя часто советуются с ангелами. Должно быть, так оно и есть. Не правда ли, Гаухар-апа?
— Не знаю, мне не доводилось советоваться с ангелами, — не скрывая улыбки, ответила Гаухар и кивнула на дрова: — Кажется, не жаркие, осиновых много.
— Э-э, Гаухар, дареному коню в зубы не смотрят. У нас в больнице такие же. Наш завхоз спрашивает: «Близкой ли родственницей приходится тебе учительница и нет ли у нее знакомых в здравотделе?» Говорю: «Близкая. Ведь она учит мою дочь…» Уж не знаю, Гаухар, какие ключи ты подобрала к сердцу этого человека?
— Он же не свое дает, — заметила Гаухар.
— Э-э, когда просишь, мало думаешь о том, кому принадлежит добро. Дали — спасибо, не дали — от ворот поворот. Вот и все. Сейчас затопим печку, и разогреем горячими угольками самовар.
Вопреки опасениям Гаухар, дрова горели дружно, сухо потрескивая. А вот и самовар зашумел.
— Особых угощений у меня нет, — говорила мать Зили, — но если бы ты, Гаухар, выпила с нами стаканчик чаю, мы были бы очень рады. Правда, Зиля?
Перед тем, как идти сюда, Гаухар успела перекусить дома, да и Зилю угостила. Но от чашки чая не отказалась. Увидев, что учительница снимает шубку и вешает на крючок, Зиля даже в ладоши захлопала. А ее мать уже накрывала стол и бегала так быстро, что концы платка и подол платья у нее взвивались, как на ветру.
Отхлебывая горячий чай, Гаухар рассказала о своем посещении председателя горисполкома.
— Вот если б к Первому мая дали вам комнату в новом доме, жизнь у вас совсем бы наладилась. Да, чуть не забыла: если вы согласны, Зиля с завтрашнего дня может находиться с двух до четырех часов в интернате, там, где живет Акназар.
— Хочу, Гаухар-апа, хочу, — радостно воскликнула девочка.
— Ну вот уж, ребенок я есть ребенок, — радуется чужому дому. Тысячу раз спасибо тебе, Гаухар!
Когда Гаухар уходила от Рамиевых, уже стемнело. Ничего особенного вроде бы и не сделала она сегодня, и все же ей хотелось улыбаться. Но больше всего она была благодарна Бибинур, выхлопотавшей для Зили местечко в интернате. А сама-то девочка вон как обрадовалась… Она понимает, что не постоянно будет жить там, а всего лишь два часа в день, Вообще-то девочка с тяжелым чувством открывает чужую дверь, даже к тетушке Забире идти стесняется. Отчего это? Ведь Зиля знает, что тетушка Забира всегда рада ей. И все же… А вот в интернат Зиля готова идти без малейшей неловкости. Не исключено, что она как-нибудь по-своему все же понимает общественные начала жизни в интернате.
Через какие-то два-три дня утром, направляясь в учительскую, Гаухар увидела в коридоре. Зилю с Акназаром. Они увлеченно разговаривали о чем-то необычайно-интересном для них. При виде Гаухар оба смутились и словно бы виновато поздоровались, Гаухар сделала вид, что ничего не заметила, и приветливо ответила им. Быть может, через какое-то время дружба их сама собой угаснет, а может быть, перерастет в другое, более сильное и сложное чувство. Учительница не имеет права останешься слепой, равнодушной или предвзято настроенной к отношениям, ребят между собой, но, не переставая быть наблюдательной, она должна сохранять величайший такт.
Зиля словно расцвела за эта дни, к ней вернулись прежняя живость и бойкость. Что повлияло на нее? Должно быть, то время, которое она проводит в интернате, избавленная от страха в пустой избе.
В домах уже зажигался свет, когда Гаухар возвращалась из школы. Оша тетушки Забиры тоже освещены. Кто-то вроде бы ходит в большой комнате. Кто это мог быть? Сквозь подмерзшие стекла трудно разобрать. «Уж не Агзам ли?» — мелькнуло мгновенно. Что случилось с Гаухар! Она и сама не заметила, как участились шаги ее и как разгорелось лицо.
Едва вошла в сени и открыла дверь в кухню» как послышался голос тетушки Забиры;
— там гремит щеколдой? Это ты, Гаухар?
— Гремлю-то я, а кто ходит у нас в горнице?
— Чужого никого нет, — ответила Забира. — Заходи скорее в дом, Гаухар, не остужай воздух.