— Спасибо! Я — без правил. — Джагфар подхватил на вилку перемяч, отправил в рот.
— Значит, остался без языка. Не будешь болтать за едой.
— В Алма-Ате меня угощали бешбармаком, в Ташкенте пловом, но, кажется, всем этим яствам далеко до наших перемячей, — говорил Джагфар, утолив первый голод.
— Каждый хвалит свою любимую еду. Ешь, Джагфар, только береги язык, тебе ведь завтра надо читать лекцию.
Дни заметно удлинились. Не только в четыре, в пять, но и в шесть часов еще светло. Когда много света, меньше устаешь на работе и настроение бодрее. После уроков Гаухар, как всегда, не очень торопится домой: по дороге заходит то к одному ученику на дом, то к другому, беседует с родителями. Ведь у нее тридцать пять учеников, даже с тем, кто хорошо учится, нет-нет да и случится какой-нибудь казус. О Дамире она теперь меньше беспокоится, в учебе он уже наступает товарищам на пятен. Заметно подтянулся и Шаукат. Он стал активнее относиться не только к учебе, но и ко всему, что происходит вокруг. Конечно, и на нем сказывается живительное приближение весны, во главное — он почувствовал внимание людей, наверно, и мать стала лучше относиться к нему. Одно время Гаухар уже отчаялась было в Шаукате, думала, что он искалечен нравственно на всю жизнь. Но, оказывается, оставалась надежда на исправление мальчика.
Но вот произошел случай, который столько же обрадовал, сколько и встревожил Гаухар.
Последний урок только что окончился. Гаухар, как обычно, задержалась на несколько минут в классе — складывала книги в портфель, убирала в шкаф учебные пособия. Она заметила: Шаукат стоит у окна, подзывает к себе товарищей;
— Дамир, Хасан, смотрите-ка, синичка прилетела» на карнизе сидит. Тихо! Не вспугните ее!
Но Дамир или пропустил мимо ушей предупреждение, или не посчитался с ним — шумно подбежал к окну. Синица вспорхнула, мгновенно скрылась из виду. Дамир посмотрел на Шауката, громко рассмеялся.
— Ребята, глядите-ка, Шаукат готов заплакать! Эка беда — улетела, на то у нее и крылья. Ты вот и полетел бы, да крыльев нет.
— Она не улетела бы, ты напугал ее, — через силу ответил Шаукат. — Она ведь голодная. Я хотел покрошить ей хлеба.
— Откуда ты знаешь, что голодная? — не переставал смеяться Дамир. — Она что, сказала тебе?
— После зимы птицы всегда голодные.
— Ври больше! Птицы долго могут обходиться без корма. Иначе все они погибли бы за зиму. — Дамир дернул ближайшего мальчика за ухо и хотел бежать к выходу.
Гаухар остановила его:
— Ты почему вспугнул синицу? Ведь Шаукат просил тебя не шуметь. А ты ответил насмешками. Шаукат правильно говорит, птица голодна, потому она и прилетела к нашему окну. Ты должен бережней относиться к птицам, они приносят много пользы человеку и к тому же украшают природу. Разве я неправильно говорю?
Дамир смущенно молчал.
— Ну, отвечай, Дамир, — настаивала учительница. Мальчик поднял голову:
— Вы-то правильно говорите, а Шаукатка ничего не смыслит, он ведь с придурью.
Дамир, должно быть, запросто, по-ребячьи, выпалил словечко. Но Гаухар так и вспыхнула. «До чего же я еще плохо знаю ребят! Четвертый год занимаюсь с ними и не замечаю, как они грубы бывают!» Она заставила себя воздержаться от резкостей. Усадила Дамира да переднюю парту, велела Шаукату сесть рядом с ним. Сама разговаривала стоя — так получалось внушительней.
— Дамир, — начала она, — ты обидел товарища. Сильно обидел. Я не ожидала от тебя такой выходки, Сейчас же попроси у Шауката извинения. Он умный, сердечный мальчик. Никто из вас и не подумал накормить птицу, а Шаукат хотел дать ей крошек. Почему же ты думаешь, что он глупее других? Кто дал тебе право так судить о товарище? Вот что — завтра же сделайте кормушки, насыпьте в них зерен или хлебных крошек, выставьте кормушки за окно, на карниз, Договорились?
— Но синичка больше не прилетит, она испугалась, — сказал Шаукат.
—; Прилетит. Птицы не злопамятны, и вы убедитесь в этом.
— Хорошо, — ответил деловитый Дамир, — мы сделаем кормушки.
— А ты, Шаукат, почему не поднимаешь глаз? Все еще сердишься на товарища? Долго держать обиду нехорошая привычка. С этой привычкой тяжело будет жить. А ты, Дамир, так и не попросил извинения у Шауката?
Дамир, весь пунцовый, молчал, он дышал тяжело и отрывисто.
— Ну, мы ждем, Дамир, скажи: «Извини, Шаукат, я больше не буду оскорблять тебя». Скажешь — и тебе сразу легче станет.
Очень трудно признать себя виноватым и произнести первые слова извинения. Однако учительница и ребята вместе с ней ждут. Как ни крутился, ни вертелся Дамир, но пришлось ему повторить слова учительницы: «Извини, Шаукатка, я больше не буду оскорблять тебя». Голос у него был сиплый, чужой. Выговорив эти страшно тяжелые слова, Дамир шумно перевел дух.