Кто-то наверху включил радио. Вечерняя музыка тихо лилась в раскрытое окно. Это звучало как последнее «прости».
— Пора выключить этот траурный марш! — Джагфар, войдя в комнату, резким хлопком закрыл створки окна.
Гаухар промолчала, только долгим взглядом посмотрела на мужа. Почувствовав холод и отчужденность в ее взгляде, Джагфар как-то странно поежился. Такого выражения он никогда не видел в глазах жены. И теперь он настороженно ждал чего-то худшего. Казалось бы, что за причина, чего ему тревожиться? Он сам сделал все для того, чтобы приблизить этот вечер, этот час. Правда, он не давал воли рукам, да и язык все же придерживал. Но ведь не только побоями и оскорблениями можно довести человека до исступления.
— Я ухожу, Джагфар, — сказала Гаухар мужу, как бы подтверждая невысказанные мысли его.
Джагфар молча пожал плечами. Но вот он заметил чемодан, стоявший около серванта.
— Куда ты пойдешь на ночь глядя? — Что-то похожее на беспокойство или просто на чувство неловкости послышалось в голосе Джагфара, но сейчас же у него мелькнула мысль, которую, пожалуй, можно было назвать облегчающей: «Где-то на Дальнем Востоке у Гаухар есть какие-то родственники, не собралась ли она к ним? Или, может, отдыхать: купила путевку, ничего не сказав мне…»
Гаухар закрыла лицо руками. Черные пряди волос упали на лоб, на глаза. Это безмолвная сцена, кажется, не произвела на Джагфара никакого впечатления. Отвернувшись к окну, он хмуро смотрел на улицу, где уже были погашены все огни. Он ждал…
Гаухар вскинула голову. Джагфар отвернулся. Успокаивая и взбадривая себя, он все же подумал: «Ага, кажется, сдалась», Но уже в следующую минуту мелькнула и другая мысль: «Скорее всего запугивает. Женщины умеют играть». Впрочем, это наверняка не было его собственным открытием, он уже давненько приучил себя к тому, чтобы присваивать чужие слова и мысли.
Лицо его приняло жесткое, суровое выражение. Не должен же мужчина в такие минуты уступать своей жене!
Ему показалось, что в глазах Гаухар теперь погасли и обида, и возмущение. Ну, в таком случае он может чувствовать себя куда уверенней. Только бы и сейчас не допустить лишней болтовни: из слов каши не сваришь. Если Гаухар нравится сидеть, сжав ладонями виски, пусть себе сидит; если не торопится уходить, пусть не торопится уйдет днем-двумя позже, если уж надумала, за это время ничего не изменится. У Джагфара нервы еще крепкие, он выдержит.
Скрестив руки на груди, он стоит вполоборота к жене. Она должна видеть, насколько он невозмутим и неуступчив, — на лице нет и признаков волнения. Разве человек, не уверенный в своей правоте, мог бы стоять вот так непоколебимо, словно памятник?
Этот твердокаменный Джагфар неуклонно шел к намеченной цели. И вот — достиг. Но он уже не раз признавался себе, что переигрывает или уже переиграл в его намерения вовсе не входил развод с Гаухар. Как жена она вполне устраивает его. Однако этого мало, ему нужна живая кукла. Она обязана делать все, что пожелает Джагфар, должна жить только для него, и чтобы у нее не было ни одной самостоятельной, противоречащей ему, Джагфару, мысли. Сам он может делать все, что угодно, — если захочет, заведет интрижку где-то на стороне, ведь он муж, хозяин принадлежащей ему собственности.
В самой подспудной глубине души Джагфар мечтал быть стародавним татарским баем. И даже гордился этой, как он полагал, смелой мечтой. По его представлениям, только во времена байства сильный человек мог проявить всю свою богато одаренную натуру и повелевать слабыми. Разумеется, он не должен пользоваться теми способами, которые применялись подлинными ханами и баями. Времена меняются, надо действовать тоньше, изощренней. Обо всем этом вряд ли скажешь даже близкому другу. Осторожно, Джагфар, осторожно! Когда-то можно было опираться на грубую силу, на богатство, на власть. Теперь — совсем другое. Но для ловких, умных людей нет невозможного. Пусть Гаухар даже уйдет сейчас, он не будет задерживать, — все равно вернется: мягкий характер ее требует крепкой опоры. Вернется, чтоб стать красивой куклой в руках своего мужа.
Внезапно в квартире погас свет. Несколько минут оба находились в полной темноте. Глаза свыклись с потемками, а на улице все же было немного светлее. Особенно отчетливо выделяются верхушки тополей. Не отводя глаз от ближайшего дерева, Гаухар спросила:
— Вон видишь?..