Вся картина так и просилась на бумагу или холст. Ничего, Гаухар еще придет сюда и попытается, может быть, несовершенно, но все же по-своему запечатлеть этот пейзаж. Она уже давненько не брала в руки ни кисть, ни карандаш. Теперь ясно — вряд ли ей суждено быть подлинным, большим художником, — но ведь никто не лишит ее права восхищаться природой, жизнью и рисовать для себя, для близких друзей. Будут у нее друзья, будут!
В эти минуты она словно выздоравливала от затяжной болезни. И с каждым новым глубоким вдохом чистый воздух, насыщенный свежестью реки и леса, возвращал ее к жизни.
Осторожно, словно боясь что-то потревожить и вспугнуть в себе, она опустилась на траву, смежила глаза. И вскоре почувствовала; ведь она плачет. Что заставляло ее плакать в эти минуты тишины и покоя? Скорее всего это были исцеляющие слезы. И они ей не мешали думать. А думала она сейчас о чудесном даре, которым наделен человек, о его способности духовно общаться с природой, черпать в этом общении новые силы. Сама природа и подарила ему этот бесценный талант. Как все таинственно и в то же время целесообразно устроено в мире…
Рассеянный взгляд ее невольно остановился на Миляуше, расположившейся под кленом. «Почему она оставила меня одну? Это неспроста. Мелочь, но любопытно… А все же замечательная девушка эта Миляуша! Сколько в ней жизнерадостности, доброжелательности к людям! Умеет ли она грустить, задумываться над своей жизнью? Вероятно, бывают и у нее такие минуты. Никак нельзя судить о людях по первому впечатлению. Вдруг раскроет перед тобой человек совсем неожиданные стороны своего характера».
Облокотившись на колени, Гаухар опять засмотрелась на сверкающую под солнцем Каму.
Буксир, тянувший плот, уже скрывался за поворотом. Сколько же ума и силы в человеке, подчиняющем себе природу и ее безначальную, безграничную энергию! Одного из таких могущественных людей Гаухар совсем случайно встретила на пароходе, когда ехала из Казани сюда. В те дни ей было не до знакомств, не до разговоров. И все же человек этот, с виду совсем обычный — среднего роста, средних лет, с бородкой, скромно одетый, заставил Гаухар слушать его. Вероятно, он заговорил о том, что ему ближе и дороже всего, — о своем любимом деле, — потому и было в его словах столько убежденности, чувства. Он назвал себя начальником одного из нефтепромыслов Татарии. Проникновение в недра земли, в ее толщу, он считал не только увлекательным, но и поистине богатырским делом. И сколько еще неизведанных и неразгаданных тайн, ошеломляющих открытий могут дать глубины земли! Вероятно, это был очень интересный рассказ. Но тогда Гаухар была слишком занята собой. Из всего рассказа попутчика ей урезалась в память всего лишь одна ошеломляющая фраза: по его словам, стакан нефти, добытый в глубинах татарской земли, обходится нам не дороже такого же стакана, наполненного… газированной водой. Даже в те минуты Гаухар была поражена. Насколько умело и какими темпами приходится работать, какую технику надо было сотворить, чтобы нефть, лежащая под толщей земли в несколько тысяч метров, обходилась столь дешево.
Гаухар не доводилось близко общаться с такими поистине героическими людьми, быть непосредственно причастной к их титаническому труду, но она их современница, живет рядом с ними, и эта близость не озаряет ли и ее, скромную учительницу, тем светом, который виден всему миру?! Ей, очевидице таких чудес, просто недопустимо чувствовать себя придавленной личными невзгодами!
— Вот какие мысли неожиданно зародились в голове Гаухар, когда сидела она на берегу реки Камы, неподалеку от мало кому известного городка Зеленый Берег.
День уже клонился к вечеру, тени стали длиннее. Природа как бы притихла в грустной задумчивости. В атакой час не на пользу человеку оставаться в одиночестве. Гаухар поднялась с места, направилась к тому клену, где отдыхала Миляуша.
Девушка открыла глаза, улыбнулась.
— А ведь я, кажется, вздремнула!
— На здоровье, дорогая Миляуша. Я рада, что ты отдохнула… Впрочем, вот что скажи мне: почему ты оставила меня одну? Уж не из тех ли соображений: пусть, мол, художница побудет наедине с природой?
Может, и так. Чего тут особенного, Гаухар-апа? Гаухар помолчала, как бы собираясь с мыслями; что-то заставило ее пристально взглянуть на Миляушу» И под этим взглядом растерянность, похожая на испуг, мелькнула в лице девушки, словно Гаухар нечаянно разгадала какие-то сокровенные ее мысли.
— Ладно, Миляуша, оставим в покое художницу, хотя весьма спорно, много ли у меня от настоящего художника. Скорее всего, я просто одна из любительниц, каких тысячи. Пожалуйста, не преувеличивай моих возможностей. Скажи, ведь ты ради меня пошла на прогулку?
— Ну хотя бы и так. Чего тут особенного? — Миляуша невольно насторожилась.
— Почему же все-таки ушла от меня? Разве тебе не скучно было одной?
— Вот те на, скучно! А кто же мне еще нужен? Ты ведь рядом, — Миляуша пыталась улыбнуться.
Гаухар еще раз, теперь уже с определенным расчетом, пристально взглянула на девушку.
— Кто знает… Случается, что кто-нибудь да нужен…
— Не говори ерунду, Гаухар-апа! — с каким-то надрывом сказала Миляуша. — Поговорим-ка лучше о другом. Видишь, кончилось красно летечко. А за осенью придет зима… Если подумать, так на свете мало найдется людей, таких же беззаботных, как мы с тобой, Гаухар-апа. Не правда ли? Люди заделывают дыры, чтоб в домах было теплее. Заготовляют всякие припасы. Верно? Старики не зря говорят; у зимы брюхо большое, все подъест. Раньше в зимнюю пору люди испытывали холод и голод. А мы вот, как кузнечики, стрекочем; «Кто-нибудь да нужен».
Закончив эту странную, почти бессвязную речь, Миляуша отвернулась. У нее вздрогнули плечи. Гаухар молчала. Да, она не могла ошибиться — Миляуша влюблена. И, кажется, неудачно. Может быть» она потому и затеяла эту прогулку, что не знала, куда девать себя? И все-таки Миляуша счастливее других, она может надеяться. А что ожидает Гаухар?.. Нет у нее ни своего дома, ни счастья, ни любимого человека.
Вдруг Миляуша, закрыв лицо руками, зарыдала. Гаухар, пытаясь успокоить, обняла девушку за плечи, а у самой тоже слезы заблестели на глазах, — ее собственная рана только еще начала затягиваться, но далеко не зарубцевалась…. Так они и сидели, обнявшись, говоря Друг другу какие-то малопонятные и еще менее утешительные слова. Здесь безлюдно, никто не услышит этих слов. Если и услышат, только лес да река. Они, пожалуй, могли бы рассказать, о чем так жалостливо говорили Миляуша и Гаухар, но ведь большинство людей не понимают, на каком языке шепчутся между собой ветви деревьев и волны реки.