Приходит в голову и другое. Претерпеть столько горя — потерять мужа, расстаться с любимой школой, покинуть город, квартиру — и ничем не отплатить Фаягуль! Что же это такое? Неумение бороться за свое счастье или полная растерянность? Женщина, как бы она ни была мягкосердечна в обычной жизни, бывает способна на удивительные поступки, только бы не отдать ненавистной сопернице свое счастье. А Гаухар почти безропотно уступила, покинув и Казань, и квартиру, бросив большинство своих вещей.
Со стороны могут подумать, что она сама провинилась в чем-то, потому и с глаз долой. Но ведь у Гаухар совесть чиста, она не виновата перед мужем.
Скорее всего, тут имела решающее значение профессия Гаухар. Учительница, воспитательница молодого поколения — и вдруг такие сплетни, пересуды. Тут и невиноватая скроется, только бы на нее пальцем не показывали. Ведь сплетня наделена свойством быть бессмертной и неуязвимой: сколько ни опровергай, от нее все равно что-нибудь останется, а то, пожалуй, и прибавится: «Ага, опровергает, оправдывается, — значит, чувствует за собой вину». И молчать тоже не легче: «Ага, значит, — значит, сказать нечего». Но ведь в школе было Юму заступиться за Гаухар. Стоило ей не уйти из школы — и сплетники были бы обезоружены. По их же Логике можно было так рассудить: не ушла, — следовательно, ни в чем не виновата, нечего ей и бояться.
Если уж разбираться подробно, это только кажется, что ушла без борьбы. Она боролась и отстояла свою независимость, защитила достоинство свое! Эти качества остались при ней. Но вот беда — осталось в сердце и чувство к бывшему мужу.
Да, она не перестала любить Джагфара. И когда нечаянно у нее мелькала прежняя мысль: «Джагфар попал в силки коварной женщины, запутался, его загубили старые предрассудки, он хотел превратить жену в рабыню, а я, жена, не сумела помочь ему», — в эти минуты незажившая рана вновь начинала кровоточить и нестерпимая боль разрывала сердце. Она защитила себя, ушла, но теперь уж решительно никто не сумеет помочь Джагфару.
И снова Гаухар разжигала в себе губительную надежду. Может быть, время поможет ему. Рано или поздно он поймет ошибку, затоскует, раскается перед своей Гаухар. Она готова ждать этого просветления в душе Джагфара, оставалась по-прежнему верной ему. Именно поэтому она и не захотела в свое время как-то отомстить Фаягуль: ведь это бросило бы тень на Джагфара.
Очень рискованной оказалась эта на редкость благородная женская преданность и человечность. Она носила в душе эти чувства, словно взведенную гранату в кармане, наивно завернутую в платок. Она шла и на этот страшный риск. Здесь ярко проявились одновременно сильные и слабые стороны женской натуры. Риск, даже удачный, никогда не проходит бесследно. И Гаухар расплачивалась болями сердца и неугомонной тоской.
…Если не оборвать такие мысли, им не будет конца.
Вот уже и стемнело, надо бы встать и включить свет. Но Гаухар не хочет сдвинуться с места. К тому же темнота не мешает думать. Если бы можно было, она пошла бы сейчас к Джагфару. Он понял бы Гаухар, должен понять и раскаяться.
Гаухар по возможности избегала оставаться вот так наедине с собой — слишком уж глубоко можно было погрузиться в горестные воспоминания. А главное — в мыслях своих она невольно начинала искать лазейку, чтобы легче было оправдать Джагфара. Всю вину за свое несчастье хотелось свалить на Фаягуль и Дидарова — они, мол, коварно запутали в сети Джагфара.
И все же она не удержалась сегодня, дала волю своей слабости, старалась всячески выгородить Джагфара. А ему-то что до этого? Он, наверно, и не вспоминает о жене.
Хорошо, что тетушка Забира недолго засиделась у соседки.
— Ой, как темно в комнате, точно в могиле! — Забира включила свет, прихрамывая, подошла к углу, где стояла кровать Гаухар, распахнула занавеску. — Батюшки, что ты сидишь впотьмах, дочка? Ведь, говорят, потемки из комнаты переходят в душу.
— Я чего-то задумалась, — слабо улыбнулась Гаухар.
— Если даже думаешь, все равно не сиди в темноте, — наставляла Забира. — Видишь, я зажгла свет — сразу веселее стало.
— Посиди со мной, тетушка Забира.
— Спасибо! — Забира присела на стул возле столика, что был приставлен к изголовью кровати, кивнула на кувшин с цветами — Э-э, смотри-ка, как распушились, они долго не завянут.
— Это цветы любви, тетушка Забира, — опять улыбнулась Гаухар, — потому они и живучие.
Наверное, так и есть. А ты, Гаухар, при таких-то цветах сидишь, как сирота, подперев щеку.