Гаухар больше не заходила к Бибинур, директор школы чуть ли не каждый день сама навещала ее. Она могла бы пригласить Гаухар в свой служебный кабинет, — и для душевного, и для официального разговора лучшего места не подыскать. Бибинур предпочла другое — она запросто являлась на квартиру к Гаухар. Не ругала, не поучала, спокойно беседовала с ней, как старшая по возрасту женщина, как мать. Вначале Гаухар отмалчивалась, потом все же не устояла перед мягкой и убедительной рассудительностью Бибинур. А однажды вдруг раскрылась до конца перед этой достойной женщиной.
— Извините, пожалуйста, Бибинур-апа, я последовала вашему совету только наполовину. Я не поехала в Казань, поступила по-другому. Случайно встретила здесь мою однокурсницу по заочному институту, попросила ее увидеться с Джагфаром и передать мое предупреждение о Дидарове и Фаягуль Она мою просьбу выполнила. Потом написала мне… И вы, Бибинур-апа, оказались правы. Джагфар выслушал мою однокурсницу и сказал, что в советах моих не нуждается. Да еще и обозвал… обозвал меня… нервной змеей. Это очень, очень оскорбило меня. Я все же не думала, что у него настолько мелкая, мстительная душонка…
— Не всякому человеку дано блистать, как новой серебряной монете, — наставительно сказала Бибинур. — К тому же мы, женщины, зачастую принимаем фальшивую монету за настоящую.
Гаухар поняла слишком прозрачный намек, но не сочла себя вправе обижаться.
— Самое неприятное, Бибинур-апа, в том, что я позволила себе раскиснуть, упасть духом. Начала было терять контакт с учениками. Хорошо, что спохватилась. Что они могли подумать обо мне? «Кому нужна такая скучная учительница!» Им ведь не запретишь так думать… Возможно, вы теперь не захотите держать меня на работе. Что ж, я не имею права обижаться ни на вас, ни на коллектив. Если вам все же не безразлично, куда я пойду, отвечу: еще не знаю. На Дальнем Востоке живут мои двоюродные братья. Адрес их я знаю. Но приехать к ним без предупреждения, сами понимаете, было бы новым легкомыслием с моей стороны. Сперва надо будет послать им письмо…
— Оставь эти глупости! — даже рассердилась Бибинур-апа. — За какие особые провинности увольнять тебя? Ну, похандрила, с кем не могло быть, ведь не шутки — семья распалась. — Она вдруг сжала руку Гаухар. — Никуда ты не уедешь из Зеленого Берега! Джагфара своего… бывшего своего… изволь забыть. Начисто забудь! Раньше я не говорила с тобой так категорически — не хотела брать ответственности. А теперь скажу: если он не понял твоих добрых намерений, да еще оскорбил тебя грубыми словами, значит, он никогда не был достоин твоей любви. Ты приняла фальшивый руль за на стоящий. Надеюсь, теперь глаза у тебя открылись полностью. Ты теперь сама видишь, в чем разница между Джагфаром, который был в твоем воображении, и Джагфаром в жизни. У меня только одно пожелание, сейчас я говорю тебе как директор: будь внимательней к детям. Душа у них восприимчивая, они, должно быть, уже почувствовали холодок, равнодушие, которые появились было у тебя за последние дни. Но так же быстро заметят и благоприятную перемену в тебе. И, конечно, забудут временную твою отчужденность. В свое время я сама пережила нечто подобное. После смерти мужа мне казалось, что жизнь моя тоже кончилась, даже думать ни о чем не могла. Меня исцелила только любовь к детям. Я поняла, что нужна им. Вот это чувство должно и тебя излечить.
На этот раз Бибинур провела в доме тетушки Забиры всю вторую половину дня. Забира все время была в кухне, не решалась войти в горницу. Она жалела Гаухар, но боялась помешать их серьезному разговору. Когда Бибинур уже собралась уходить, Забира внесла в комнату самовар, пригласила гостью выпить чаю и перекусить.
— Я, тетушка Забира, никогда не отказываюсь от угощения, было бы предложено, — без лишних уговоров согласилась Бибинур.
— Что верно, то верно, милая Бибинур, от угощения грех отворачиваться.
Воспользовавшись тем, что Гаухар отлучилась на кухню — приготовить закуску, Бибинур вполголоса сказала хозяйке: