Он чуть не споткнулся об отцовский шлем. Фиалки, свежая земля – кто-то побывал здесь раньше, чем он. Погребальный костер в Лавинии был больше не нужен.
Горе вырвалось наружу, как вырывается из-под льда, согретого лучами весеннего солнца, река. Будто подкошенный, упал он на могилу, царапая руками землю.
– Зимородок.
– Откуда ты знаешь мое имя? – спросил мальчик.
– Ты только что рассказал мне о подарке для Харона. О зимородке. Это хороший подарок. И хорошее имя для тебя.
– А, – сказал мальчик разочарованно, – мне казалось, я не говорил, что это была за птица. Может… хотя, конечно, ты узнал об этом именно так. Никто, кроме матери, не зовет меня Зимородком. Все зовут Кукушонком.
– Ты совсем не похож на кукушонка. Скорее на зимородка.
Мальчик смотрел на него так, будто Асканий смеется над ним. Слишком большие глаза на худеньком личике, серьезные, голубые, как далекое Эгейское море, омывающее берега Трои.
– Но зимородок быстрый и красивый.
– Я знаю. С твоими длинными ногами, наверное, можно обогнать оленя. – Он дотронулся до волос мальчика: – От кого у тебя такие волосы?
Нельзя, ни в коем случае нельзя говорить ему: «Я твой пропавший брат, но мы не можем встречаться с тобой. Это опасно. Если Волумна увидит нас вместе, она отомстит твоей матери».
– Наверное, от отца. Он был великим воином. И немножко пиратом, но грабил только нехороших людей.
– А твоя мать – дриада. Я вижу по твоим ушам. Она молодая?
– По-моему, старая. Ей около тридцати. Но очень красивая. Фавны зовут ее Повелительница пчел. Она будто из меда. Я не похож на своих родителей.
Будто из меда… Его отец любил такие фразы.
– Не старайся быть вежливым. Я знаю, какой я урод. Мне вообще-то все равно. По крайней мере, никто из обитателей леса не пристает ко мне.
– А тебе нравится быть одному?
– Мне нравится быть рядом с теми, кого я люблю. Но это только моя мама. Конечно, этого недостаточно. В нашем дереве не хватает мужчины, чтобы учить меня. Мама научила меня читать. Рассказала об Ахилле, Гекторе, Аяксе – и, конечно, об Энее. Я умею отличать хорошие грибы от ядовитых. Знаю, какие цветы самые чувствительные, хоть так и не научился их слышать. «Но я не могу объяснить тебе, как вставить в лук стрелу, – сказала мне мама, – или построить лодку и выковать бронзовый шлем. Это все мужские ремесла».
Зеленая туника доходила ему до колен, сандалии из кожи антилопы свободно болтались на ногах, за пояс была заткнута праща, а в мешочке, висевшем сбоку, лежали камни. Он в самом деле рос слишком быстро и, казалось, состоял только из ног и рук. Грудь и плечи узковаты, но в лице чувствовалась сила. Если бы он не был таким худым и почаще улыбался, его можно было бы назвать красивым. Подолом своей туники Асканий стал счищать грязь с отцовского шлема, пока тот не засиял, как бронзовое зеркало.
– Посмотри на свое отражение.
– Не хочу.
– Посмотри! Что ты видишь?
– Ни то ни се, вообще непонятно что.
– Глупости. Ты наслушался дриад. Ты считаешь меня уродливым? У меня светлые волосы.
– У тебя они красивые. А в моих волосах еще эти дурацкие серебряные пряди, и к тому же они никогда не лежат на месте.
– А мои – лежат?
– Нет. Но, кажется, будто так и должно быть.
– Почему не позволить твоим волосам вести себя так же?
– Дриады говорят, что аккуратность – один из главных законов Румины.
– Существует еще богиня по имени Афродита.
– Венера? Нам нельзя поклоняться ей.
– Тебе бы следовало. Я думаю, ей понравились бы твои волосы. – Он чуть не сказал: «Как ей нравились волосы твоего дедушки». – И мне нравятся. А теперь я должен идти, Кукушонок.
Действительно, надо было быстро уходить, пока он окончательно не решил украсть мальчика, чтобы увести его в Лавиний, и, оторвав от дерева, подвергнуть опасности из-за той части его натуры, которая была от дриады, или пока не объявил о том, что он его брат.
– Не уходи, – воскликнул Кукушонок в отчаянии. – Мы только что встретились. Расскажи мне о сражениях, в которых ты участвовал. Сколько ты спас принцесс?
«Как он похож на отца, – подумал Асканий. – Я бы спросил: «Сколько человек ты убил?»».
– Но мне надо сообщить друзьям, что я нашел отца и что он похоронен подобающим образом.
– Конечно, – вздохнул мальчик. – Ты, наверное, больше не придешь сюда? А может, я приду в твой город? Это, должно быть, Лавиний, где живут воины вместе со своим Царем Энеем.
– Я слышал о твоей королеве Волумне. Она не любит воинов. Она очень рассердится, если узнает, что ты со мной встречаешься.
– Никому нет никакого дела до меня, кроме моей матери, а она говорит, чтобы я был мужчиной и поступал, как считаю нужным. Волумна, наверное, была бы счастлива, если бы меня съел лев, хотя я как-то умудряюсь уживаться и с ней, и со всеми остальными. Но если бы ее съел лев, я пришел бы в восторг. («И на меня тоже немного похож», – подумал Асканий.) Когда я был маленьким, я пустил под ее дерево крота, чтобы он подгрыз корни. Она стыдила мою мать перед всем советом, называя ее любительницей мужчин.
– А что случилось с кротом?
– Она убила его, как только он отгрыз первый кусочек. Она решила, что он сам пришел. Теперь у нее в дереве есть коврик из шкурки крота.
– Может быть, мы сможем опять встретиться.
– Завтра!
– В то же время?
– Я буду ждать тебя. Но я не знаю, как тебя зовут.
– Мое настоящее имя – такой же секрет, как и твое. Придумай к завтрашнему дню какое-нибудь имя и для меня.
Он наклонился и обнял Кукушонка, не задумываясь о том, любят ли сыновья дриад, когда их обнимают незнакомые высокие воины. В ответ тонкие руки крепко обхватили его.
– Скажи маме, что она может гордиться своим сыном.
– Я скажу ей, что повстречал бога. Ведь ты бог? Мама говорит, что у Аполлона золотые волосы.
– Я знал бога. Я недостоин даже произнести его имя.
– Ты, наверное, имеешь в виду своего отца. Увидев его, я тоже подумал об этом. Но существуют разные боги.
– Я не отношусь к ним.
– Мне кажется, – сказал Кукушонок, – бога делают люди, которые ему поклоняются. Даже один человек, если он его достаточно любит.
Асканий неожиданно рассмеялся. Мальчик был таким серьезным, как философ, представляющий свою новую концепцию мироздания: «Земля круглая, а не плоская. Существует не четыре составляющих элемента, а пять». Он ни разу даже не улыбнулся.
– В душе я пират, вот я кто.
– Иногда дружить с пиратами лучше, чем с богами. С ними можно поговорить, им не надо поклоняться. Не забудь про меня, когда ты будешь набирать себе следующую команду.
– Мне кажется, из тебя выйдет неплохой рулевой. Ты все подмечаешь.
– Мне надо еще многое узнать о набегах и грабеже.
– Потренируйся на дереве Волумны. Прощай, Зимородок.
Асканий смотрел, как тоненькая угловатая фигурка удаляется, скрываясь среди зелени. Кукушонок оглянулся, помахал ему рукой и в первый раз робко улыбнулся. Асканий удивленно подумал: «На какой-то момент я даже позабыл о своем горе. Я как моряк, потерявший в бурю корабль, но нашедший дельфина».
Глава III
Дубы дриад взволнованно гудели, как огромный улей, – жизнь в маленьких ульях, стоявших под деревьями, и в самом Круге дубов в точности повторяли друг друга.
В отличие от фавнов или кентавров, дриады редко утрачивали свое олимпийское величие. Они шли или бежали, но в любом случае казалось, что они плывут, едва касаясь ногами земли, а руки трепещут у них за спиной, как крылья. Сейчас же от их грации не осталось и следа, они были взволнованны и возбуждены, но, похоже, не от страха. Мать сказала Кукушонку, что точно так же они выглядели, когда вооружали Камиллу и амазонок, выступивших против Энея. («Будто, умирая от голода, вдруг увидели жареных куропаток».)