Некоторые из этих дум он чисто случайно озвучил, что сразу же было услышано.
— Не сомневайся, Сергеич — донесся до него знакомый шепот. — Все будет как и договорились.
— Все равно, тошно мне, — в ответ пробурчал старшина. — Вроде все уж и обговорено пятнадцать раз, а все равно как-то не по себе! С товарищем воюещь — воюещь, кровь пускаешь вместе, а как… Ну, не по-человечески это…
— Командир, — Андрей впервые назвал старшину командиром, тем самым окончательно признавая его старшинство. — Все просто не должны это знать! Майор Смирнов совершенно прав, что пока еще не настало время, чтобы объявить обо мне…. Людям надо дать некоторую историю, некую правду, в которую они охотно поверят… Командир, ты же видишь, что все меняется! Все это видят и уже задают вопросы. Они спрашивают друг друга, а что это такое происходит? Пойми же, мы не обманываем! Мы даем всем нам надежду на выживание! На выживание наших детей! … Они бояться врага, бояться до коликов в животе, до дрожания в руках!
— И что, они, по твоему поверят в это? Вот они все, — его рука дернулась в сторону десятков темных фигур, которые медленно заполняли пространство возле уже разожженного костра; здесь были и собственно и сами партизаны, и жители окрестных деревень. — поверят в то, что Священный Лес помогает им и защищает от фашистов. Это же звучит как бред! Как самый настоящий бред! И зачем только я на все это согласился?!
Костер становился все больше и больше, разбрасывая светло — красные сполохи по кронам деревьев. Свет то и дело вырывал из темноты серьезные лица, которые внимательно следили за горевшим костром.
— Они во все поверят, — шепот был едва слышим и буквально обволакивал его. — Посмотри на их лица! Они готовы поверить во что угодно…
«Действительно, — пронеслось в голове старшины. — Здесь, в лесу, в темноте, они смотрят на все совершенно иначе… Как там говорил майор, люди поверят в любую ложь, если только ее много раз повторять уверенным тоном».
— Мы никого не обманываем, Сергеич, — Андрей был неутомим. — Это всего лишь часть правды! Им просто нельзя именно сейчас знать все! Пойми же это их, да и всех нас моет просто погубить! А теперь иди… Люди ждут!.
Стараясь ступать неслышно, старшина пошел к костру. В этот момент, когда начиналось таинственное действо он перестал быть командиром. В этой массе людей, Голованко становился обычным человеком.
— Люди, люди! — низким грудным голосом позвал кто-то из темноты. — Люди отойдите!
Человеческая стена отпрянула и образовала небольшой проход. Через него ковыляли трое. Две пожилые женщины, закутанные по самые брови в темные платки, поддерживали за руки древнюю бабулю.
— Матушка, вот сюда, — прошептала одна из женщин, показывая на небольшое вытоптанное место возле высокого дерева. — Осторожно… Вот…
Бабушка взяла изогнутую клюку в левую рука, и правой коснулась шершавой коры дуба.
— Сподобил таки господь встретиться с тобой, — прошептала она, нежно водя ладонью по древесным складкам. — А я боялась… Страх, как боялась… Думала Зло ты несешь.
— Матушка Милениха, все готово, — кто-то из-за спины почтительно позвал ее.
Она обернулась и посмотрела на костер, продолжавший с треском сгоравших сучьев освещать собравшихся.
— Собрались?! — вдруг, улыбнулась она. — Вот и ладушки!
Десятки глаз, детских, мужских, женских, карих, синих, почти черных неотрывно смотрели на нее.
— Какие вы все разные…, - она медленно пошла мимо стоявших людей. — Маленькие, — ее сухая, почти невесомая рука, ласково потрепала за макушку крошечную девочку, которая крепко вцепилась в ногу матери. — Большие, — пальцы едва коснулись рукава пиджака высокого парня, отчего тот ощутимо вздрогнул. — Добрые, — стоявшая впереди женщина тихо вздохнула и поднесла к глазам небольшой платок. — Жалостливые, злые, хитрые…, -она медленно семенила, касаясь каждого из стоявших впереди людей. — Но все мы плоть от плоти нашей матушки земли, — неожиданно, легко наклонившись, она приподняла несколько комьев земли. — Мы — это она! Возьмитесь за руки!
Завороженные обстановкой, один за другим люди становились звеньями единой цепи. Общими эмоциями проникся и командир, руки которого сами собой вытянулись в стороны, ища своих подруг.
Все это время Милениха речитативом проговаривала свои слова.
— Мы рождаемся из земли, живем на земле и уходим в землю. Мы плоть от плоти наша земля…
Вокруг костра замкнулось несколько кругов, состоявших из медленно раскачивающихся людей. Это было поразительное зрелище! Багровые блики играли на застывших лицах людей, меняя их до неузнаваемости.
— Мы все едины с землей, с водой, с лесом… Мы плоть от плоти земли, воды, леса…
Потом, позднее, когда рассветет, когда развеется таинственное очарование огромного костра и когда спадет с глаз пелена, начнутся споры и посыпятся вопросы: Что это было? Что кто почувствовал? Зачем все это? Учительница, поправляя челку, будет говорить о каком-то помешательстве, через слово поминая модный термин «гипноз». А полный мужчина, бывший колхозный счетовод, ей в ответ, заведет песню о всеобщем помешательстве. К спорам присоединится даже сам командир. Поглаживая гладко выбритый подбородок, он тоже что-то скажет… Даже Пашка, суетливый вихрастый мальчишка, и тот будет, захлебываясь от восторга, описывать произошедшее с ним… Но все это будет потом!
Людская цепь пришла в движение. Люди, держась за руки, начали идти вокруг костра.
— Мы дети земли, мы дети воды, мы дети леса…, - голос бабки стал более монотонным, отдельные слова различались все хуже и хуже. — Мы дети земли, мы дети воды, мы дети леса…
Старшина чувствовал, как глубже и глубже погружается в какую-то яму, глубина которой оказывается просто поразительной. Он уже почти не чувствовал рук, благодаря которым его тело стало частью единой цепи, ног, которые все быстрее и быстрее двигались по траве.
— Крепче, крепче держитесь за руки, — бабуля все убыстряла и убыстряла темп. — Мы одно целое! Мы единое с землей, водой, лесом. Наши руки это продолжение веток, наши ноги — это растущие корни, наша кровь — это вода, наша плоть — это земля!
Вслед за членами, Голованко перестал ощущать остальное тело. Мелькнувшая на какое-то мгновение паника была сразу же растоптана всеобщей эйфорией, которая его охватила. Это была всепроникающая легкость, которая растапливала усталость, боль и неудовольствие… В какой-то момент исчезло вообще все!
— О-о-о-о-о-о-о-о-о-о, — из еле слышной и невнятной речь превратилась в один гласный звук, который тянулся бесконечно долго; он то превращался в грохотание водопада, то становился гудением шмеля, то, напротив, был мягкими тихим… — О-о-о-о-о-о-о-о-о!
Что случилось потом, помнили лишь единицы и те, кто должен был помнить…
В какой-то момент Маркин почувствовал, что еще мгновение, и его не станет. Он испариться, взлетит и исчезнет! Его сознание расплывалось, не оставляя ни клочка.
— Очнись, — неожиданное прикосновение чего-то твердого и острого жестко выкинуло его из грез; падение было настолько болезненным, что чуть не застонал. — Пошли за мной…
Ни чуть не удивившись, Семен пошел за бабкой и тремя ее спутниками. Как он сразу понял, они шли в сторону того самого места, где им были найдены останки человека. «Точно, вот оно, — пелена окончательно спала с его глаз. — Вот это дерево. Вон небольшой овраг… Какого черта мы здесь делаем?».
Вместо бабки перед ними стоял врач, что недавно их осматривал. Высокий, чуть сгорбленный, но со странным блеском в глазах, тот с радостью смотрел на них.
— Товарищи, — голос врача немного дрожал; чувствовалось, что эмоции его тоже никак не могли отпустить. — Вы все выбрались добровольцами для одного эксперимента…, - он запнулся на секунду, смотря куда-то сквозь них. — Хочу предупредить, что сам эксперимент очень опасен. В случае успеха вы сильно изменитесь… Поэтому я хочу еще раз каждого из вас спросить, согласен ли он?