— Да.
— Это исключено. Полина выходит замуж за Стаса. Все уже решено.
— Ну а вдруг она передумает?
— Она не передумает. Эта дура вообще не умеет сама думать.
Я сжимаю пальцы в кулак. Мне хочется схватить ее за горло и ударить головой о стену за такие слова о Полине.
Я, вообще, не понимаю, как у этой дьявольской фурии мог родиться чертов ангелочек.
Чем она, блядь, это заслужила?
— И, все-таки, мам Люб, чего-то я не понимаю.
Меня не покидает ощущение, что меня водят за нос. Нахрена она выдает дочь за Стаса, если ее можно было выдать за какого-нибудь олигарха? Или у них там любовь до гроба?
— Забудь про Полину, — мягким голосом просит Люба. — Ты злишься на меня, на Надю, на то, как несправедливо с тобой обошлась судьба. Я тебя понимаю как никто другой.
— Да, — я мрачно ухмыляюсь. В последнее время у меня много вопросов к моей карме. — Значит зажала мне дочку?
— Извини, Костенька. Проси, что хочешь. Но она не продается. Да и зачем она тебе? Она же бревно. Полено. Пусть уже выйдет замуж и детей рожает. А я наконец-то перестану строить из себя наседку. Матерью быть не так уж и весело, как всем это преподносят. Я выполнила свой долг и заслужила право на личную жизнь.
Я открываю было рот, чтобы заставить ее взять назад все то дерьмо, которое она говорит о своей дочери, но сдерживаюсь. Сейчас не время с ней ссориться.
— Обожаю твой рационализм.
С ленивой улыбкой я расслабленно откидываюсь на спинку дивана.
Люба хищно улыбается в ответ, опускает ладонь мне на бедро и ведет ее к паху.
— Увидимся вечером?
Я позволяю ей подобраться к выпирающему бугру и помассировать член, а потом говорю:
— Нет. У меня дела.
Люба вздыхает. Как мне кажется, снова с облегчением.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя. Кроме меня у тебя никого не осталось.
— Конечно.
— Мой милый, мой хороший, — она заваливается ко мне на грудь и трется о меня. — Я так соскучилась. Четыре года… — ее мягкие губы накрывают мои.
Я отталкиваю Любу за пару секунд до того, как приоткрывается дверь.
— Так. Ну что вы тут? — с любезной улыбкой в кабинет возвращается Надежда.
— Да вот Любовь Георгиевна как раз предлагала тост, — я беру бутылку с алкоголем и наливаю всем.
— Я вовремя, — Надежда подходит к столу, чтобы зарядить патрон в свой айкос.
А потом я снова пью в компании женщин, которые когда-то кормили меня с ложечки, и, наверное, только сейчас осознаю одну вещь – у меня же никого не осталось.
Мать умерла. А эти мамаситы – они же мечтают, чтобы я свалил подальше отсюда и никогда не возвращался.
Они боятся меня.
— С возвращением, Костя!
— Добро пожаловать домой!
Глава 7. Полина
Опираясь локтями на прохладную поверхность белокаменной балюстрады, я смотрю вдаль сквозь темные очки.
Послеполуденное солнце поблескивает на водной глади миллионами страз. Я вспоминаю, как в детстве бегала по берегу за стрекозами. Дедушка меня так и называл.
Моя Стрекозка.
На территории его загородной резиденции есть небольшое озеро – естественный водоем, окруженный зеленой травой и вековыми деревьями. Раньше мы часто кормили там уток и устраивали пикники. Теперь, когда я приезжаю навестить дедушку, мы ограничиваемся ужином, можем вдвоем сходить на балет. Дедушка большой поклонник этого вида искусства. Речь идет, конечно же, о русском классическом балете.
В детстве он даже оборудовал для меня класс с гладким поручнем станка и нанял педагога-балетмейстера, но у меня не оказалось природных данных. Мне не хватало терпения, чтобы повторять раз разом одни и те же “экзерсисы”. Другое дело – верховая езда. Выездка, конкур… Каждая минута общения с лошадью была приключением в отличие от адажио, где от меня требовали выполнять медленные и отточенные движения.
Впрочем, дедушке удалось привить мне любовь к балету в качестве зрителя.
Он говорит, что существует только наш балет, все остальное – вариации. Георгий Иванович у нас, вообще, человек, помешанный на всем русском. Исключение составляют сигары из Никарагуа, итальянские шерстяные костюмы-тройки и гольф, который зародился в Шотландии.