— Капитан Такеши Минамото, — представил Корзун подчиненного. — Он и его рота отправятся с тобой.
— Рота? — удивленно переспросил Арсеньев.
— Ну, не совсем, — замялся Корзун.
— Нас сильно потрепали в районе Космопорта, — невозмутимо пояснил капитан Минамото. — Поэтому боеспособных солдат у меня набралось только на одно отделение.
— В таком случае Дин останется здесь и присмотрит за нашими ранеными и Шусмиком, — распорядился Арсеньев, убедившись, что барсы, которых отобрал капитан Минамото, вполне боеспособны и к выполнению задания готовы.
— Доставишь Серегу и образцы на любой из кораблей, считай, что не только на губе отсидел, но и вообще задание не проваливал, — устраивая питомца в ногах Дирижера, строго глянул на Дина Командор.
— Эх, жалко, что ноутбук погорел, — едва ли не с завистью глядя на отправляющихся на верную гибель товарищей и стараясь не смотреть на притихшую рядом с ним мать, вздохнул Пабло.
— Нечего жалеть! — успокоил его Командор, едва заметно улыбнувшись сеньоре Эстении. — После такого шока тебе не меньше двух недель надо на восстановление.
— И все-таки мне лучше отправиться с вами, — освобождаясь из материнских объятий, засобирался Пабло. — Для того, чтобы сдвинуть границы поля, нужен оператор межсети, а среди бойцов полковника Корзуна ребят из нашего подразделения не осталось. Это не так сложно, как наш первоначальный план, — продолжил он, предупреждая возможные напоминания о необратимых последствиях для здоровья. — И не требует подключения по нейросети.
— А ты идти-то сможешь? — с сомнением заметил Клод, который со странным выражением на лице наблюдал за общением Пабло и сеньоры Эстении.
Похоже воспитанник Вернера очень хотел убедить себя в том, что уже достаточно самостоятелен и может обойтись безо всяких там телячьих нежностей. Но вместе с тем, ему очень хотелось, чтобы его мать ждала его не в мире ином.
— Сюда же я как-то дошел! — пожал плечами Пабло.
— Что скажешь, Павел Иванович? — вопросительно глянул на Корзуна Арсеньев, испытывавший по поводу молодого барса большие сомнения.
— А что тут говорить? — растирая освобожденные от наручников запястья, пожал плечами Корзун. — Твой орел — тебе и решать. Конечно, жалко разлучать сына с матерью, — вздохнул полковник, глянув на сеньору Эстению, которая с его потрепанным полком прошла весь крестный путь от Космопорта до лагеря. — Однако изменять настройки силовых полей лучше, имея в группе профессионального оператора.
— Иди, сынок, — благословила Пабло сеньора Эстениа. — Делай то, что считаешь нужным, и обо мне не беспокойся.
Легко сказать, не беспокойся. Особенно, если учесть, что сеньора Эстениа не собиралась оставаться сторонней наблюдательницей, пассивно ожидающей, когда ее спасут. Едва зашла речь о том, чтобы отвлечь охрану, дав Арсеньеву и бойцам капитана Минамото незаметно подобраться к ближайшему канализационному люку, она мгновенно встрепенулась.
— Отвлечь? Так это же почти что моя профессия!
Туся вспомнила эпизод в элекаре, эти «Елочки-пенечки», «Сороки-сороки» и прочие ладушки. Пожалуй, умению сеньоры Гарсиа удерживать самую сложную аудиторию могли бы позавидовать многие звезды сцены. Другое дело, что сегодня наградой актрисе служили не аплодисменты и горящие интересом глаза детей, а жизнь нескольких десятков тысяч человек. А в случае провала ее ожидал не свист, а разряд плазмы в грудь.
— Маам! — запротестовал было Пабло, но мать не дала ему продолжить.
— Иди уже! Встретимся на корабле, — улыбнулась она, поднявшись в полный рост и нарочито шумно пробираясь в сторону периметра сектора.
— Куда?! Зачем? — двинулся следом за ней Корзун, который воспринимал сеньору Гарсиа как часть личного состава своего полка и потому чувствовал ответственность за судьбу отчаянной женщины. — Вот баба ненормальная! Никакого с этими учительницами слада!
Тем временем сеньора Эстениа уже достигла границы периметра. Заметив приближение двоих надзирателей, она бросилась к ним в ноги с отчаянным бесстрашием домашней кошки, которая в попытке защитить котят атакует свирепого бойцовского пса.
— Мой сын! Мой бедный сын! Что вы сделали с моим сыном?!
Из глаз ее градом катились слезы, в голосе, казалось, звучала боль всех матерей планеты, а заломленные назад, скованные наручниками руки вздымались вверх, точно обрубленные искореженные крылья.