Всегда так. Несмотря на мокрый потрепанный вид патронессы, ее сосульками свисающих волос, перепачканного до потери цвета плаща, одного лишь взгляда на девушку хватает, чтобы понять: перед тобой особа голубой крови, представительница высшего света. Алвин видел ее разной: игриво-небрежной, лавирующей среди знати в роскошном платье, ловко огибая неприятных собеседников. Растрепано-азартной, в распоротой свободной рубахе, со шпагой в руке и сумасшедшим огнем в глазах. Сосредоточенной, собранной в единый пучок нервов, на том самом эксперименте, что ставил мастер Лорфин. Ругающей стражу, как последний пропойца, по колено в грязи всего несколько минут назад. И никогда, ни разу она не выглядела жалкой или несчастной. Всегда уверенная в себе, гордая и прекрасная.
Сверкающая, словно бриллиант, которому не нужна оправа, чтобы доказать свою ценность.
Алвин отвел взгляд, сглотнул тугой комок в горле. Снял грязный плащ, присел на лавку рядом с патронессой, огладил ладонями влажный ученический костюм. Попытался оттереть безнадежно запачканные манжеты и плюнул, полумерами тут не обойтись.
Принесли ужин. Крепкозадая подавальщица лукаво взглянула на худощавого мальчишку - чумазого, несчастного, нахохлившегося, словно воробей под дождем – и поставила блюдо со свежей выпечкой прямо перед ним. Алвин рефлекторно отщипнул теплую хрустящую корочку хлеба, отправил в рот и незаметно для себя повеселел. Жизнь-то налаживается!
- Помнишь, я рассказывала тебе об эльфах? – словно и не было многочасовой скачки наперегонки со сгущающимися тучами. Алисия Фон Штейн, как ни в чем не бывало, продолжала оборванный на полуслове монолог.
Алвин помнил. В историях патронессы об эльфах было столь много романтизма, даже юношеской чувствительности, не свойственных ей в обычной жизни, что он удивился. «Они такие разные!», - говорила она с восхищением и сравнивала перворожденных с временами года.
«Их история похожа на рождение и увядание природы. Они как часть ее, незаменимая деталь общей картины».
«Лесные эльфы словно Весна. Их чистота и радость, невинность и легкость подобны звонким ручьям, проклюнувшимся новым листьям, первому птичьему пению. Их шутливые песни, хороводы, пляски – танцы солнечных зайчиков на лесной поляне. Ты видишь их, чувствуешь тепло, но лови – не лови, никогда не удержишь их свет».
«Лето, жаркое, щедрое на цветение и грозное засухой – эльфы Высшие. Их знания и сила, ловкость и высокомерие тоже соизмеримы с солнечными лучами, вот только дети солнца выросли, перестали играть в ветвях и прятаться от людей. Расцвет эпохи перворожденных был омрачен войнами и конфликтами, опять же, появлением нас – лудья - существ диких, необразованных, жадных. Но все же солнце освещает даже грязь на дорогах. Оно дарит плодородие и выжигает посевы, полностью властвует над землей».
«Осень. Эпоха перворожденных завершилась. Закончен был путь, и Море позвало бессмертных за Грань. Тех, что остались и выбрали смертную участь, можно назвать лишь тенями прошлого величия, не солнцем, а отраженным свечением Лун. Медленное умирание Осени по-своему прекрасно».
«Зима наступила неожиданно. Когда человечество столкнулось с Темными эльфами, оно уже мнило себя высшей расой. Но об этой войне ты должен знать не хуже меня. Ее помнят не только желтые страницы рукописных потрепанных книг, но и наши старики, из тех, кто дожил до настоящих дней, и кого не поразила чернота забвения».
Совсем не зная эльфов, ни разу в жизни не читая о них легенды, Алвин любил их, искренне, страстно, как деталь рассказа патронессы, как неразрывную частичку ее голоса, глубокого, грудного. Как волшебную сказку, которую шепчут губы, иногда озаряемые нежной улыбкой. С тем же успехом он бы слушал и про демонов преисподней, но мысли Алисии Фон Штейн занимали эльфы и только эльфы.
Точнее, конкретный эльф.
*
Кабинет, оформленный в мягких бежевых тонах, тонул в сумерках и благостной тишине. Ни один раскат грома не достиг этих стен, не пробился внутрь башни. Здесь царил аромат кофе и шелест ломкой бумаги. Роились в колбообразных сосудах светляки, изгибаясь замысловатой горящей дугой. Их слабое, обманчивое свечение искажало привычные предметы, заставляло тени плясать на стенах, разыгрывая доселе неизвестные пьесы. Драмы? Комедии?