— Ваше превосходительство, ночь была очень темная, и к тому же Зелимхан был вдвоем со своим помощником.
— Насколько я знаю, темная ночь никогда еще не мешала убийству.
— Ваше превосходительство... Но Шатилов уже не слушал его, он нажал кнопку звонка, и через несколько секунд в салоне появился адъютант.
— Немедленно пошлите сотни полторы казаков в Новые Атаги. Там, в доме за речкой, скрывается Зелимхан. Только пусть мчатся в карьер, этот бандит ждать их не будет. Живо!
Адъютант щелкнул каблуками, повернулся и исчез с такой быстротой, словно прошел сквозь стену вагона.
Шатилов подошел к Борщикову, который все это время скромно стоял у стены с выражением такой важности на лице, будто он приобщился к высшим делам государственною управления. Генерал несколько минут смотрел на эту самодовольную физиономию, словно выбирая, по какой щеке отвесить ему увесистую оплеуху.
— А теперь слушайте меня внимательно, господин Борщиков, — сказал он наконец, грозно хмуря брови. — Мне кажется, что вы мыслите себе участие в устранении Зелимхана исключительно в виде получения денег, офицерского чипа и всего прочего, о чем я вам говорил... Не выйдет! Чужими руками хотите все сделать? Боитесь, что Зелимхан или потом кто-нибудь из его родичей сделают в вашем теле хорошенькую дырку. Что-то мне еще не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь получил большие деньги, не запачкав рук, — генерал взглянул на свои холеные руки, потом снова воззрился на Борщикова, стоявшего навытяжку и растерянно моргавшего глазами.
— Так вот, — продолжал генерал, — теперь конкретно. Абрек этот сейчас очень одинок, у него не осталось никого из близких родственников. Вы в родстве и должны близко сойтись с ним. Только так вы сможете вывести его нам в руки. Вам понятно?
— Понятно, ваше превосходительство, — Шахид облизал сухие губы.
— И не тяните с этим. Я сейчас уезжаю в Тифлис. Держите связь с господином Кибировым, — Шатилов оглянулся на штаб-ротмистра, который сидел в кресле, разглядывая сверкающий носок своего сапога. — Впрочем, он и сам не будет спускать с вас глаз. И чтобы к моему возвращению был ясный и реальный план поимки или устранения Зелимхана... А теперь ступайте!
Шатилов откинулся в кресле и прижал длинными пальцами уставшие глаза.
* * *
За окном хлопьями падал последний февральский снег. Потом внезапно выглянуло солнце и снег начал таять.
Гость встал очень рано и, совершив утреннее омовение, вышел на крыльцо. Он хотел тотчас уехать и просил не тревожить хозяйку с завтраком.
— Зелимхан, всего несколько минут... Ну как же я могу отпустить тебя голодного? — уговаривал гостя Багал. А в маленькой кухне уже хлопотала его жена.
— Эй, ты, давай там поскорее! — крикнул Одноглазый через стенку.
— Сейчас, сейчас подаю, — откликнулась та.
Зелимхан стоял на крыльце, понурившись, свесив вдоль тела большие тяжелые руки, как крестьянин, только что вернувшийся с утомительной полевой работы. «Если я задумал дело правое, то укрепи мою волю, о аллах: сделай глаз мой метким и руку твердой», — молился абрек.
Он не спал всю ночь, наблюдая за Одноглазым — не отлучится ли тот из дома. Багал ни разу никуда не выходил, но это само по себе еще не снимало тяготевшего над ним подозрения.
Уступая просьбам хозяина, абрек вернулся в комнату и присел на пандар у окна.
— Тебя что-то тревожит, Зелимхан? Скажи, не могу ли я чем помочь тебе? — допытывался Одноглазый.
— Да так, ничего особенного, — сказал Зелимхан. — Сон я видел вчера, довольно странный сон, Багал.
— Да будет сон твой к добру. Расскажи.
Зелимхан молчал.
— Расскажи, я умею разгадывать сны, — настаивал Одноглазый.
— Да что там рассказывать, Багал, пустяки какие-то,— начал Зелимхан, украдкой поглядывая на хозяина, — видел я во сне, что ты будто бы запродал меня за большую сумму денег генералу Михееву.
— Ой, Зелимхан! Ой-ой, да избавит нас аллах от таких вещей. Да можно ли даже подумать такое! — Одноглазый глядел на жену, которая расставляла на столе кушанья. — А ты сам-то придаешь какое-нибудь значение сну?
— Нет, — грустно усмехнулся Зелимхан, — но язык у иных людей так устроен, что начинает чесаться, если не выложено все, что на душе...
— Я тебя понимаю, всегда на душе делается легче, когда расскажешь о своих сомнениях ближнему, — закивал головой Багал, но глаза его тревожно бегали.
— Верно говоришь, — подтвердил абрек, — а хочешь, я расскажу тебе одну историю?
— Расскажи, Зелимхан, сделай милость, расскажи.
— Жил, говорят, на свете один могущественный царь. Был у него единственный сын по имени Абдула. И вот царский сын вдруг лишился дара речи. Царь призвал лекарей со всей земли и предложил несметное богатство тому, кто вернет его сыну речь. Но никто из лекарей не смог вылечить Абдулу. Тогда к царю пришел его слуга и сказал: «Государь, я могу вернуть речь вашему сыну, дайте только мне немного времени».