— Отец не возвращался? — спросил Зелимхан.
— Нет еще, — ответил Уматгирей и, преодолевая смущение, спросил абрека: — А вы скоро вернетесь на этот раз?
— Нет, Уматгирей, теперь вернусь не скоро. Жить у вас мне больше нельзя. Боюсь, что мое пребывание здесь и так приведет на эти мирные луга свору солдат.
— А где же вы теперь будете жить? — с тревогой спросил юноша.
— Где бы я ни жил, я всегда в конце концов приводил беду в дом своих хозяев. Место мне теперь в каких-нибудь горных пещерах...
Зелимхан, грустно опустив голову, направился к овцам.
— Я все сделаю, а вы идите отдыхать, — сказал Уматгирей, но харачоевец не послушался: он выделил из отары овец, которые могли объягниться за ночь, и запер их отдельно, проверил, как чувствуют себя ягнята, накормил овчарку и только тогда вернулся в дом...
* * *
В субботу на рассвете абреки, собравшиеся по призыву Зелимхана, миновав густые леса мескар-юртовцев, остановились на опушке леса у полотна железной дороги.
— Сколько нас? — приподнявшись на стременах, оглядел Зелимхан своих товарищей.
— Пятнадцать, — ответил Зока.
— Эльберд, поезжай сейчас на ближайшую станцию и узнай, когда сегодня пройдет поезд на Грозный. И сразу возвращайся сюда. Понял?
— Понял, — ответил Эльберд и поскакал в сторону Гудермеса. Минут через сорок он вернулся. Конь под ним был весь в мыле. С трудом переводя дыхание, нильхоец сообщил, что поезд идет за, ним следом. Как бы в подтверждение его слов до них донесся протяжный гудок. Зелимхан подозвал Зоку и сказал:
— Вели товарищам, пусть завалят путь, — и он показал на штабеля шпал, лежащих у полотна дороги. — Только давайте побыстрее.
Действительно, нужно было торопиться, так как до них уже явственно доносился нарастающий грохот приближающегося поезда.
Поняв, чего хочет Зелимхан, Дуда предложил:
— Я знаю, как его остановить. Разрешите?
Зелимхан кивнул головой. Тогда Дуда, вынув из кармана красный носовой платок, нацепил его на кончик обнаженного кинжала и, размахивая им, пошел навстречу поезду. Остальные абреки спрятались в лесу, у самой опушки. Едва успели они спрятаться, как поезд вынырнул из-за поворота. Дав подряд несколько тревожных гудков и выпустив струю густого пара из трубы, машинист затормозил, и длинный состав тяжело остановился.
Тут же абреки вихрем вынеслись из лесу и мгновенно окружили паровоз. Видя направленные на них со всех сторон винтовки, машинист с кочегаром подняли руки.
— Дуда, вы двое не отходите от них! — распорядился Зелимхан. — Зока, Эльберд! Вы каждый возьмите по три человека и стерегите состав с той стороны, чтобы ни одна душа носа оттуда не показала. Остальные — за мной! — И, держа в руке браунинг, харачоевец быстро взобрался по ступенькам в первый вагон...
* * *
Весть о том, что Зелимхан отомстил за смерть крестьян, убитых черносотенцами на грозненском базаре, с быстротою молнии облетела всю Чечню.
Взбешенный этим сообщением, штаб-ротмистр Кибиров срочно вызвал из Шали Борщикова.
— Читайте, господин Борщиков, читайте вот! — кричал Кибиров, швыряя ему в лицо газету «Русское слово». — Где Зелимхан? Я вас спрашиваю, где этот разбойник?
— Ваше высокоблагородие, я делаю все, что в моих силах, — взмолился Борщиков.
— Ничего вы не делаете, только разговариваете! — бесновался Кибиров. — В Сибирь вас надо, в Сибирь!
— Как же это ничего не делаю? — Борщиков поднял полные страха глаза на офицера. — Ведь я же помог вам изловить его друга Аюба...
— Что мне Аюб! — заорал штаб-ротмистр. — Вы мне дайте Зелимхана. Вы что, забыли, о чем последний раз с вами говорил генерал Шатилов? Он потребовал от вас поддерживать личные контакты с этим разбойником.
— А я за это время имел встречу с Зелимханом, ваше высокоблагородие, — робко сказал Борщиков, — короткую, но все же встречу.
Кибиров сразу насторожился и сбавил тон.
— Что же вы молчали? Докладывайте, — небрежно бросил он с остатками раздражения в голосе.
— Третьего дня Зелимхан заехал ко мне, но пробыл всего полчаса, не больше. Просил узнать, кто донес о пребывании в ауле Новые Атаги Аюба. Я обещал узнать, но не могу же я, ваше высокоблагородие, назвать своего человека.
Кибиров насмешливо фыркнул.