— Все-таки есть вещи, которые тебе стоило бы понимать. Ты вот приехала, и у нас появились новые расходы, это же неизбежно.
— Я их с лихвой оплачиваю…
— Дело не в оплате. Но расходы есть. Работа пошла не так споро, изменились привычки, и еда теперь другая, а все стоит денег. Кроме того, не надо забывать и о том, что мы тебя растили… Да и время летит быстро, хотя и кажется, что медленно. Я говорю тебе о лошади, как прежде сказал бы о корове или о чем-нибудь еще, но ведь лошадь… от нее будет польза не только нам, но и тебе самой…
Он провел бритвой по левой щеке. Ноэль у другого конца подоконника был занят своей правой щекой. Анаис с грустью глядела на дочь. Ей хотелось было защитить от алчности отца любовь, которую она представляла себе неясной и возвышенной, но уже один только звук бегающих по жесткой коже бритв внушал ей робость. Перед тем как перейти к правой щеке, Зеф добавил:
— Да, и справься все-таки о табачной лавке. В конце концов я на нее имею право, я заслуживаю ее но меньше, чем многие другие. У меня трое детей, могут и еще родиться. Я потерял отца и почти взрослого сына. Ну и наконец, надо уметь объяснить. Если ничего не просишь, то ничего и не получаешь. И потом, может быть, есть еще что-нибудь, а не только табачная лавка; тебе удобней об этом справиться.
Мать сделала шаг к окну и нерешительно вмешалась в разговор:
— Ты не думаешь, что лучше было бы подождать, когда они поженятся, чем сразу столько просить у него…
Ноэль, отведя бритву в сторону, с ухмылкой повернулся к сестре:
— Поженятся? Когда рак на горе свистнет!
Зеф посмотрел на него, нахмурив брови. Как и Ноэль, он не обманывался насчет интереса, проявляемого Вальтье к Маргарите, но не хотел, чтобы ему об этом говорили вслух. Надо сказать, что и при иных обстоятельствах он тоже старался делать все втихомолку, поскольку по собственному опыту знал, что самые что ни на есть сомнительные ситуации не помеха, если не очень о них распространяться. Зеф впал цену учтивости и мог всю жизнь притворяться, будто не знает, что сосед его совершил преступление. У него в доме о Вальтье всегда говорили как о женихе Маргариты. Такая удобная формулировка вводила в заблуждение одну лишь Анаис; впрочем, и мать тоже полагала, что речь идет не о помолвке, а о некой престижной для ее дочери любовной связи, официальному освящению которой мешала только разница в социальном положении.
Мужчины надели свои чистые рубашки и в ожидании прихода Жюльетты уселись по обе стороны окна, сконфуженные ощущением собственной чистоты в будний день.
— Сидят прямо как у фотографа, — заметила Маргарита.
Анаис, которая ни разу не фотографировалась и со вчерашнего дня мечтавшая иметь такой же альбом, как у Одуэнов, попросила дочь еще раз описать его.
— И Алексис там есть? — спросил Тентен.
— Конечно, — ответила сестра, — там все есть, даже старики, которые уже умерли.
— Вот бы посмотреть его, этот их альбом, — сказала Анаис.
Зеф проявил не меньшее, чем Анаис, любопытство, он расспрашивал дочь, пытаясь представить себе группы по памяти, и комментировал:
— Жюль был хитрюга и твердый орешек. Так что его сын Оноре на него не похож.
— Оноре я видела в альбоме много раз. Есть одна фотография, где он в форме ополченца.
Зеф встал, чтобы отогнать тягостное воспоминание.
— А вы не были ополченцем, — сказал Тентен с оттенком сожаления.
— Я — ополченцем? — ухмыльнулся Зеф. — Признаться, не был. Негодяи, которые только и делали, что мародерствовали и пьянствовали, — вот что это такое, эти ополченцы. Причем с таким успехом, что, когда пришли пруссаки, люди были даже рады. В Шасне они, кажется, провели три дня в церкви с девками из Сен-Маржлона. Навесили на себя винтовки и сразу загордились! Оноре там очень кстати пришелся, все шастал из деревни в деревню с такими вот бандитами. Он сотню раз заслужил, чтобы его расстреляли…
— Все-таки Оноре неплохой человек, — запротестовала Анаис.
— А я говорю, что заслужил; заслужил и гораздо худшего, и что у него на роду написано, того ему не миновать…
Зеф тихо засмеялся и добавил, понизив голос:
— Да, да, ему не миновать… и, кстати, об этом, может быть, стоит потолковать с его Жюльеттой, а?
И он опять засмеялся своим тихим, зловещим смехом. У Маргариты даже кровь прилила к лицу от сказанного; она тоже засмеялась и, глядя на отца, сказала:
— Вы все только говорите. А вот придет она сейчас, и вы на попятную…