- Хорошие у тебя дети, Ида. Прививки отлично перенесли, здоровенькие и сообразительные. Особенно - кобелек.
Да, я хороший, с удовольствием подумал Рамон. И у меня чутье. Я, когда в прятки играли, ему восемь раз ботинок нашел, и даже три раза - ключи. А Баська ключи совсем не нашла. От них ведь железом пахнет даже больше, чем руками, а в прятки в клинике вообще сложно играть. Там повсюду всякими лекарствами несет, будто специально, чтобы с толку сбить.
Но меня не собьешь, подумал Рамон и ухмыльнулся. У меня отличное чутье. Даже старый Трезор хвалил, не то, что ветеринар. Вот сейчас, к примеру - пахнет чужим зверем.
Откуда у нас тут чужой зверь? С ума сойти, как интересно.
Рамон принюхался. Нос Старшей Ипостаси не хотел расширяться, как полагается, но уж такой удивительный и сильный запах Рамон разнюхал на все сто. Зверь был еще тут. В саду был.
Рамон перемахнул через калитку прежде, чем мама успела на него гавкнуть. Сам знаю, что собакам в сад нельзя. Но я же в Старшей Ипостаси, все-таки. И потом - я еще щенок. Я ничего не понимаю. Я маленький. Хозяева вот, к примеру, не сердятся. Улыбаются. Значит, можно.
Так, в случае чего, и скажу. И потом - надо же на зверя посмотреть. В жизни такого не нюхал.
Чужак, оказывается, тоже был в Старшей Ипостаси: для разговора удобно, а что он за зверь - непонятно. И он оказался не старше Рамона. И он сидел на траве в тени и жевал веточку.
Тогда Рамон принялся его разглядывать. Сущая невидаль.
А чужак не испугался - тоже стал разглядывать Рамона, будто Рамон невесть какое диво. Чужак был худенький и бледный, с длинной шеей, с длинными ногами, с вытянутым личиком, которое портили выдающиеся скулы, крупный горбатый нос и тяжелый подбородок, а украшали девчоночьи темные глаза в длинных загнутых ресницах. И его русые волосы лежали на плечах гривкой - как ему только мама позволяет? Так его блохи съедят... И потом, шкура у чужака была странная - куртка в бахроме, штаны в бахроме. А на ногах - высокие сапоги, с каблуками. Почти у всех зверей, которых Рамон видел, в Старшей Ипостаси на ногах получаются мягкие такие мокасины - у собак гладкие, у кошек мохнатые. Разве что у коз сапоги, но чтоб такие...
Рамон подошел, чтобы его обнюхать. Чужак возражать не стал, но сам не нюхался особенно и вообще был жутко церемонный, был какой-то медленный для настоящего щенка, что ли... А пахло от него совсем не щенком. Каким-то чудным существом - и что, кошкой?! Ой, правда - кошкой! Ну-ка, ну-ка - так и есть: и шея, и за ушами кошкой пахнет. Кошка ему уши вылизывала! Обалдеть!
- Ты что, кошкин сын, что ли? - удивился Рамон. - Вот уж не похож на котенка!
Чужак пожал плечами.
- Я и не котенок, - сказал он. - Просто тетя Манефа со мной дружит. Она меня кормила.
Ишь, как он про кошку, подумал Рамон. Кошка его кормила. Нет, до щенка ему далеко.
- От тебя еще молоком пахнет, - сказал Рамон высокомерно. - Ты чего, молоко пьешь? Ты маленький?
- Пью, - голос у чужака был спокойный, но не такой кроткий, как выражение лица. - Меня Хольвин угостил. А ты бы не стал?
- Стал бы, - сознался Рамон. - Вкусно. А почему у тебя затылок молоком пахнет? Ты что, голову, что ли, туда макал?
- Нет, - сказал чужак. - Не макал. Я не знаю, почему. Что у тебя за манера так обнюхиваться? Что ты так узнаёшь?
- Все, - Рамон опять почувствовал себя круче и старше. - Я, например, знаю, почему ты такой тощий. Ты мяса давно не ел. От тебя совсем мясом не пахнет. И кровью... почти не пахнет. Только чуть-чуть... и странно как-то. Тебя чего, ранили?
- Это не меня, - сказал чужак грустно.
- Лучше бы Хозяин тебе мяса дал, - сказал Рамон.
- Я мяса не ем, - сказал чужак.
Рамон поразился так, что еще раз хорошенько чужака обнюхал. Просто для проверки - ведь наверняка врет. Не может настоящий зверь жить без мяса. Ноги протянешь.
Не козел же он, в конце концов! Вот уж чем от него точно не пахло - знаем мы, как пахнут козлята...
А чужак отстранялся и косился, будто ему не нравилось, что его нюхают. И мясом от него вообще не пахло.
- Что же ты ешь? - спросил Рамон, склонив голову на бок. - Одно молоко, что ли? Как сосунок? Или - одну траву, что ли?
- Нет. Вот еще. Я ем веточки.
- В смысле - грызешь?
- Ну, в смысле - сначала грызу, а потом съедаю. Ты мясо тоже сначала грызешь?
- Кости... но веточки... Ты что, хочешь сказать, что ты палки глотаешь?!
- Веточки, а не палки, - теперь у чужака сделался снисходительный вид. Рамон понял, почему: потому что Рамон никак не возьмет в толк то, что этот тип считает простой вещью. - Самые вкусные - ивовые. Молоденькие. Еще вот ольха... или, знаешь, свежие сосновые иголки, еще светленькие... а еще - вот это дерево. Яблоня.
Самое дикое, подумал Рамон, что не похоже на вранье. Так можно говорить только о еде. Но ведь невозможно...
- Как можно сосну грызть?! - пробормотал он потрясенно. - Она же колется! В нос! И горькая!
Чужак пожал плечами.
- Я же не спрашиваю, как можно мясо есть, - сказал он безумную вещь. - Мертвое. Вонючее. В крови. Которое раньше было живое.
У него на секундочку сделался такой неприязненный вид, что Рамон зарычал.
- Не кусайся, - сказал чужак. Миролюбиво.
- Почему? - сказал Рамон. - Ты драться не любишь?
- Не люблю. Я умею, ты не думай, меня папа учил. Просто не люблю. Мне папа говорил, драться можно только в двух случаях: когда нападают и из-за девочки. Но девочки я тут не вижу, а если ты нападешь... это будет нехорошо. Папа говорил: если нападают, надо убить. Или попытаться убить. А то тебя убьют.
Рамон задумчиво почесал бок и выкусил блоху. Чужак был серьезный парень. Но странный.
- Чего драться из-за девочки? - спросил Рамон с любопытством.
- Осенью. Девочкам сильные нравятся, - пояснил чужак.
Рамон усмехнулся. Сильные нравятся... тоже, новость. С сильными бороться интересно. А просто смотреть какой девочкам интерес?
- А играть? - спросил он.
Чужак улыбнулся. У него были крупные передние зубы и совсем не было клыков.
- Хочешь играть? Давай. В пятнашки. Или - бодаться. Кто сильнее.
- Как это - бодаться?
- Это лучше - когда перекинемся, - сказал чужак.
Рамону стало интересно. Это уже была совсем новая игра, в новую игру всегда забавно поиграть. Он перекинулся кубарем, чужак - осторожно и не спеша. И стал таким зверем, что Рамон помимо воли заскакал вокруг, заливаясь лаем.
А чужак смотрел на него сверху вниз девчоночьими темными глазами в длинных ресницах, стоя на тонких длинных ногах, нагнув горбоносую голову с крохотными рожками, встряхивая коротенькой светлой гривкой. Рамон был городской щенок - он еще никогда в жизни не видел лосят...
Задремавшего Рамона разбудил запах сырого мяса.
Он еще глаза не успел открыть, как струя этого запаха выбила слюну из-под языка и сжала желудок голодным спазмом. Сколько ж я уже не ел, подумал Рамон. Вторые сутки голоден - только воду хлебал. Мясо!
Он открыл глаза, встряхнулся и сел. Мэллу, в Старшей Ипостаси, обхватив руками колени, сидел напротив и презрительно смотрел на него из-за решетки. Человек в пропотевшем ватнике, чья душа еще жила, но уже начала загнивать, ухмыляясь, стоял около клетки. Он держал в одной руке электрошокер, а в другой - большую миску, наполненную кусками сырого мяса, политого сырым яйцом.
Рамон бессознательно вильнул хвостом.
- Вот и умница, - ухмыльнулся человек еще шире, показывая желтые испорченные зубы. - На, лопай.
Он открыл маленькую дверцу у самого пола клетки, не сводя с Рамона глаз и напряженно ухмыляясь, и втолкнул миску внутрь. Миска проехалась по полу до самого носа Рамона - и он остановил ее лапой. Человек плеснул в другую миску воды из ведра, втолкнул и ее тоже, расплескивая воду, скривился в странной гримасе и ушел.
Рамон облизался - и тут же услышал ледяной голос Мэллу:
- Бобик, забыл, что тебе говорили?
От голоса растерялся и обернулся, капая на бетон с языка.
Верхняя губа кота дрогнула, не столько злобно, сколько пренебрежительно.