В газете «Сарыова» появилась очередная передовая статья, написанная мюдеррисом Зюхтю-эфенди. Она была озаглавлена: «Долг уважения к чалме». В заключение учёный мюдеррис писал: «Если флаг — символ государства, то чалма является символом религии. Подобно тому, как уважение, оказываемое государственному флагу, надо считать нашим долгом, таким же долгом должно быть и почтительное отношение к чалме. К сожалению, некоторые легкомысленные глупцы не оказывают должного уважения чалме. Но нельзя винить во всём только этих людей. И если чалма подвергается оскорблениям, то за это несут ответственность в такой же степени и уважаемые, почтенные улемы. Получается так, что каждый, у кого только есть несколько аршин батиста, наматывает себе на феску чалму и, не утруждая себя приобретением необходимых добродетелей и совершенств, вступает в ряды улемов. Так продолжаться больше не может. По всей вероятности, было бы неразумным производить в настоящее время очищение рядов чалмоносцев от недостойных, но подвергать испытаниям, пусть даже небольшим, тех, кто собирается надеть чалму, совершенно необходимо».
Когда утром Шахин прочёл эту статью, он пришёл в восторг:
— Да здравствует Зюхтю-эфенди! Вот он, тот долгожданный повод, и мне его преподносят собственными руками богословы.
Зюхтю-эфенди можно было часто встретить в учительском собрании, где он обычно присутствовал на лекциях и на докладах. «Я счастлив,— любил говорить господин мюдеррис,— что могу общаться с просвещённой молодежью — опорой и надеждой родины и государства...»
В действительности же главной целью его посещений было желание держать учительское общество под своим контролем, чтобы воспрепятствовать проникновению новых идей в среду передовых учителей начальных школ и гимназий. До известной степени Зюхтю-эфенди удавалось достичь желаемого: даже тогда, когда почтенный мюдеррис собственной персоной не присутствовал в собрании, его величественный призрак царил надо всеми, и если среди учителей и возникали горячие споры, дискуссии патриотического или националистического характера, они тут же гасли, ибо в такой атмосфере никакая искра не могла вспыхнуть пламенем.
Шахин-эфенди возлагал большие надежды на учительское общество, полагая, что именно в нём он найдёт своих союзников. Однако, продолжая регулярно посещать собрание, от решительных выступлений он пока воздерживался, чтобы исподволь подготовить для себя сильные позиции. Дня через два после появления статьи в защиту чалмы, Шахин, встретив Зюхтю-эфенди в учительском собрании, стал превозносить до небес и статью, и её автора.
— Жалкая кучка клеветников и лицемеров, — говорил Шахин, обращаясь к достопочтенному мюдеррису, — уже давно испортила отношения между богословами-улемами и молодой интеллигенцией, подготовляемой в государственных школах. Ваша мудрость самым блестящим образом доказывает в статье, что все люди братья, все они путники, идущие одной дорогой,— и те, кто носит чалму, и те, кто носит феску,— все должны по-братски, рука об руку идти к общей цели.
Мюдеррис Зюхтю-эфенди сидел, как всегда, в своём кресле в углу. Внимая словам старшего учителя, он улыбался, от удовольствия растянув рот до ушей, и был похож па павлина, распустившего перья.
После столь удачного предисловия Шахин продолжал: — Досточтимый учитель, вы — наш благодетель, светоч знаний наших... Мы всегда черпаем силу и знания в ваших советах и наставлениях, зовущих нас на путь истинный... Но, право же, совершенно недостаточно, чтобы ваши мысли оставались запечатлёнными только на страницах газеты или в душе и головах ваших признательных почитателей. Высокие идеи ваши должны немедленно же воплощаться в действительность, а это может быть произведено только скромными усилиями ваших покорных слуг. Вашей просвещённой милости, конечно, известно, что не могут быть все люди в стране учёными и богословами. Но если в своих мыслях и поступках все люди будут следовать по стопам и под руководством наших уважаемых улемов, то такая страна, состоящая, я бы сказал, из одних улемов, будет шагать по пути благоденствия и спасения... Ещё некоторое время Шахин-эфенди разглагольствовал в таком же духе, чтобы отвести глаза некоторым учителям-чалмоносцам, глупости и вздорности которых он боялся гораздо больше, чем самого Зюхтю-эфенди, потом вдруг сделал следующий вывод:
— Считаю совершенно неправильным, что на голову ученика начальной школы наматывают чалму. Прежде всего, ребёнок — существо неразумное, само не ведает, что творит. У него на голове чалма, а он по земле катается, в грязи возится или же дерётся с товарищами. Таким образом, в глазах детей чалма теряет своё значение и достоинство... Чалма — это символ привилегии, а любую привилегию надо заслужить, в данном случае успешными занятиями и прилежанием... Повязывать чалмой мальчика, только что начавшего учиться,— всё равно, что выдавать ему диплом в день поступления в школу.