— Молодухи! — чуть с юмором вскрикнула Катерина.— Девчата, видно, нас и за работников не считают?! Председатель, я тоже хочу в молодую бригаду!
— Ты, Катерина, старших собери, — тихо подсказала Ганна, но ее услышали.
Так от разговора про каналы, океанские корабли, про чудеса науки и техники беседа перешла к насущным бы товым вопросам жизни Зеленого Луга, и в хате стало горячо, шумно. Рядом с Федором уже стоял Чернушевич и отвечал на вопросы. Хорошо, что учитель догадался отвести к себе приезжего лектора, а то, чего доброго, остался бы гость без ужина. Наконец оформили две женские бригады, и народ с шумом высыпал из хаты. Федор и Чернушевич остались одни. Председатель повел черным глазом на парня.
— Ты — неутомимый! — хрипло сказал он.
Федор пошел и открыл двери. В хате было накурено, белым клубом в нее ворвался морозный воздух.
— Надо прислушиваться к людям, — сказал секретарь парторганизации, — к передовым людям. Мы с тобой коммунисты, и наше дело возглавлять движение масс, направлять его в нужное русло.
— Я, по-твоему, не обращаю внимания на людей? Оторвался от масс?
Федор несколько минут молчал, поглядывая на Чернушевича, тот стоял в расстегнутом полушубке, в кителе с орденами и медалями. На плечах еще заметны были полоски от погон.
— Нет, товарищ лейтенант, я этого не сказал. Однако ты слушаешься таких людей, которые не очень любят новое, советское.
— Например?
Покрасневшие щеки Федора будто от упрямого взгляда Юрки начали бледнеть, а глаза вместе с тем темнеть. И вдруг в глубине этих всегда открытых, а сейчас почему-то суженных глаз блеснул огонек.
— Например? Ты очень хочешь, чтобы я назвал фамилию? Пожалуйста! Хотя бы Шершня.
Руку, которой Чернушевич опирался о стол, свело в кулак. Им бы стукнуть по столу, но сдержался.
— Это мой тесть, родня... Да откуда ты наконец взялся такой? Коммунист!
Федор уже успокоился. Он прикрыл двери. Хорошо, что мать задержалась на улице.
— Откуда взялся? Биографию? — Он весело засмеялся, по-мальчишески, молодо. — Родился в Зеленом Луге, знаю тут каждого... Учился, потом на войну ушел. И вот там, перед одной атакой, приняли меня в партию. Вопросов нет, товарищ лейтенант?
Чернушевич сел.
— Ты пьян или одурел...
— Нет не одурел,— Федор опустился рядом. — Я уважаю тебя как старшего и по годам, и по званию, и по стажу. Однако я сказал то, что думаю. Тебе кажется, что это письмо мелочь, но вся наша жизнь состоит из таких мелочей.
Он повторил слова Харченко, но мысли об этом даже не возникало — слова были его собственные.
— Из мелочей складывается целое. Вот теперь у нас есть две бригады. Весна покажет, как соревнование повысит дисциплину, какой это даст эффект. Наше же хозяйство запущено, сколько земли дерном покрылось за годы оккупации. Даже если прогноз райотдела и не точен, этой работой мы не ухудшим, а улучшим дело...
— Почему не побеседовать об этом со мной? — прервал его председатель. — Ты думаешь — я против? Удивительный человек! Я просто не успеваю.
Федор сказал, что Чернушевич чересчур увлекся электростанцией, мельницей.
— Это плохо?
— Нет, не плохо. Но кроме этого есть тысяча других, более срочных нужд.
Чернушевич наконец пожаловался, что у него не хватает на все времени, что до многого не доходят руки. Когда пришла Ганна, они уже спокойно беседовали между собой, и она никогда бы не догадалась, что за несколько минут перед этим они готовы были оскорбить друг друга. Вместе обсудили, кого назначить счетоводом. Чернушевич намекнул на Шершня. Красуцкий на это заметил:
— Пусть работает. Лучше руководить им, чем он будет руководить нами.
9
В конце марта подули ветры и снег начал исчезать. Припекло солнце, хлынула вода — весна началась дружно. У Томаша было много работы: шла очистка семян, часть их надо было обменять на сортовые, самому ездить в район на базу. Одним словом, встречался он с женой только поздно ночью, но, несмотря на это, Катерина забрасывала его новостями, как пулями. Шутка ли — Катерина была бригадиром полеводческой бригады, в нее входили пожилые женщины, они соревновались с девушками. Бригада Кравченко выполнила весь цикл работ по задержанию снега, и теперь все видели, что под хвойными ветвями снег на участках бригады задержался значительно дольше, чем везде. Однако это еще ничего не значит! Катерина поглядывала то на небо, то на реку, брала мокрую бурую землю на ладонь, растирала ее пальцами. Она убеждала, что скоро надо сеять, как только тронется река. И вот лед тронулся, буйная весенняя вода взорвала его, закружилась возле новой мельницы, все ходили смотреть, как она работает, и установили: хорошо! Наконец закончили проводку, и как-то вдруг хаты осветились электричеством. Беда вот только, что не было механика, и Чернушевичу пришлось наспех учить парня, а пока тот осмелится работать самостоятельно — самому приходилось много времени тратить возле двигателя. Катерина была вне себя: мы засеем, а у них еще снег? Как же они, Томашок, по снегу сеять будут? Сплывет.