А-а, не сейчас об этом думать… Если и галлюцинация, то такая приятная… Гена подошел к воде, попробовал ногой, те-е-плая…
Вода была не только теплая, а чистая, голубая-голубая, и уходя в глубину голубизна насыщалась до синевы. Восторг охватил мужчину и не думая ни о чем, он побежал и окунулся в прозрачную ласковую воду, распугивая стайки разноцветных рыбок, плавающих у самого покрытого цветными камешками дна.
…Прошло три дня. Чувствовал Гена себя отлично, как давно уже, наверное, не чувствовал, как ещё в те времена, когда был молодой и влюбленный. Он ел, спал, купался в море, валялся на берегу, смотрел в небо. Всегда мечтал вот так безмятежно отдыхать на морском песочке, накупавшись, и ни о чем не думать, не переживать, не тревожиться. Отдохнул. Отдохнул так, что тело стало требовать активных действий, и еще… захотелось общения… Блин, никогда не думал, что это так важно, так нужно… жил себе и все… все воспринимал как само собой разумеющееся… Не ценил толком… О, как бы он сейчас поиграл с дочкой! Что бы они сейчас устроили в этом волшебном море! А Галя? Гена аж закряхтел от мыслей о жене и о том, ЧТО можно было бы ТУТ ДЕЛАТЬ… Ну, хотя бы с кем-нибудь поговорить! Он уже перелистал журналы и газеты, незнакомые значки, палочки, точечки, фотографии каких-то пейзажей, снимки космоса, планет, звезд… Если бы хотя бы уметь читать!
В обозримом пространстве кроме его небольшого коттеджа, за которым было немного деревьев и цветов, ничего не было видно, ни построек, ни растительности. На расстоянии нескольких км был ряд невысоких скал, начинаясь на берегу, они выступали в море. Обнаружив в доме удочки, Гена сходил туда на рыбалку. Увлекшись, он провел несколько восхитительных часов, таская одну за другой серебристые рыбины. Но… Не с кем было поделиться пережитыми эмоциями, не с кем было сварить уху, запечь рыбу в костре и радость померкла. Оставив одну, Гена выпустил остальных в море-океан. Насобирал целый стог сухих водорослей, развел костер. Найдя за коттеджем подходящее место, накопал глины, чтобы запечь улов. Постарался собрать хоть немного дров, а то какие угли из водорослей? Делать что-то было приятно. И Гена старался не думать о том, что приготовив вкуснятину, ему некого будет ею кормить, чтобы не портить предвкушения действа, которое всегда воспринималось им как праздник.
Еда появлялась на столе, когда он приходил с пляжа, и сегодня он, разок искупнувшись, не стал валяться на песочке, а тихонько, как заговорщик, пошел в дом, чтобы посмотреть - кто управляется там по хозяйству. На столе лежала записка: «Гена, Гена, мы волнуемся о твоей психике, а ты ведешь себя как… Когда ты будешь готов к общению, просто дай знать! С уважением, наеконцы.» Тогда он и увидел снасти, стоящие возле дивана и вздохнув, отправился на рыбалку.
Вернувшись, увидел на столе несколько чисто вымытых сырых картофелин, зелень, овощи, хлеб, лук, чеснок, специи и соусы в оригинальных коробочках, сыр разных сортов, и два сосуда с вином, белым и красным.
- Какие вы внимательные, ребята, - сказал Гена, немного расчувствовавшись. - Спасибо.
Прихлебывая из бутылки в форме какого-то морского чудища, он упаковал приготовленную к запеканию рыбину в лепешку из глины и, вместе с картошкой, аккуратно закопал в углях, пристроив сверху оставшийся хворост. Принес из дома столик в виде краба и удобно установив его в песке клешнями, стал накрывать. Нарезал сыр, нарвал ломти лаваша, поставил баночки с соусами. Положил зелень и овощи. В шкафу стояла посуда, он взял большое блюдо в виде раковины, вернее это была просто большая раковина. Она переливалась перламутром с обеих сторон и была очень красивая.
… - Ну, короче, ребята, за все хорошее, - Гена сделал движение как будто чокается с невидимым сотрапезником, и сделал глоток из другой бутылки. Эта была сделана в форме какого-то фрукта, немного напоминавшего ананас. Пробку он выдернул за зеленый хвостик. - Попробуем, что тут получилось?
Получилось изумительно, и Гена с удовольствием умял здоровый, пахнущий специями и луком, пропитавшийся приправами, кусок.
- Нэсэ Галя воду, коромысло гнэться, а за нэй Иванко як барвинок вьеться… Галю ж моя, Галю, дай воды напыться, ты ж така хороша, дай хоч подывыться!
Легкие сумерки опустились на побережье. Гена подпалил оставшуюся копну водорослей, приговорил вторую бутылочку и не столько опьянев, сколько желая себя развлечь, загорланил песни.
- А первая пуля, а первая пуля, а первая пуля, братцы, ранила коня. А вторая пуля, а вторая пуля, а вторая пуля, братцы, ранила меня… Эх, любо, братцы, любо, любо братцы жить! С нашим атаманом не приходится тужить!
На небе загорались первые звезды. Над гладью моря, дробившего на волнах ещё бледный отраженный свет, неслось:
- Вези меня извозчик, по гулкой мостовой, и если я усну, шманать меня не надо, я сам тебе отдам, ведь ты же в доску свой, ты тоже пьешь когда-то до упа-ада… Достаньте патроны, поручик Голицын, корнет Оболенский, надеть ордена!
Гена перепел все, что смог вспомнить, включая «День Победы» и «Маруся, раз, два, тры, калына, чорнявая дивчина», посидел немного. Потом вдруг вспомнилась песня, которую пели родители:
- Там, вдали за рекой, загорались огни, в небе ясном заря загоралась, сотня юных бойцов из буденовских войск на разведку в поля поскакала… Они ехали молча в ночной тишине, по широкой украинской степи. Вдруг вдали у реки, засверкали штыки, это белогвардейские цепи… И бесстрашно отряд поскакал на врага, завязалась кровавая битва, и боец молодой вдруг поник головой, комсомольское сердце пробито…
Он с чувством спел, как тот упал возле ног вороного коня, как закрыл свои карие очи, и как отряд поскакал назад и в нем уже была не сотня бойцов и заря догорала.
Родители всегда пели, на все праздники и посиделки, и вспомнилось Гене, как однажды, на какой-то праздник, ему тогда было лет тринадцать или четырнадцать, они спели эту песню, и его крестный, дядя Миша сказал, серьезно, без иронии:
- Это была не песня - медитация.
Гена снова посидел молча, думая о родных, о доме, потом встал и посмотрел в ночное небо, уже вовсю сверкающее искрящимися звездами… и было почему-то две луны… одна слева, другая справа, хотя пьяным Гена себя не чувствовал, так, скорее под шафе.
- Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе видна. Так сын грустит о матери, так сын грустит о матери, грустим мы о Земле, она одна… а звезды тем не менее, а звезды тем не менее, чуть ближе, но все так же холодны. И как в часы затмения, и как в часы затмения, ждем света и земные видим сны… И снится мне не рокот космодрома, ни эта ледяная синева, а снится мне трава, трава у дома, зеленая, зеленая трава…
Он с надрывом спел припев и единственный куплет который знал, несколько раз, потом повернулся, к нему двигались какие-то фигуры. Гена застыл. Они приближались и при свете двух лун мужчина увидел осьминога, передвигающегося на нескольких щупальцах. Верхняя часть его туловища торчала где-то на уровне полтора метра от земли и смотрела на него двумя круглыми глазами, в одном из щупалец «осьминог» держал бутылку в плетеной корзинке. Еще двое походили на двух, ставших на ноги, слонят. Они похлопывали ушами, вопросительно глядели на него своими глазками и помахивали хоботами.
- Простите, - сказал один из них, поправив хоботом прижатую к туловищу бутылку, - мы подумали, может уже пришло время познакомиться?
Гена потерял сознание и упал на переливающийся под звездами голубой песок.