Во время очередного периода тишины Трюффо неожиданно сует ему, чуть ли не в лицо, сложенную раз в пять карту. Поль ничего не может на ней разобрать, но это и не важно, поскольку Трюффо утверждает, что они как раз пролетают Кельн. Налево, кричит он, посмотри налево! Поль поворачивает голову и далеко на горизонте видит крохотный, словно игрушечный, Кельнский собор, два тонких шпиля тянутся к низким тучам, будто рожки. Трюффо закладывает большой вираж, чтобы, как говорит он, зайти на посадку против ветра, хотя ветра внизу никакого и нет, туман лежит совершенно неподвижно. Впрочем, летчику лучше знать.
Биплан спускается все ниже и ниже, они планируют бесшумно, с грацией совы, Трюффо делает зигзаги, выбирая место поровнее. Земля летит навстречу — ручей, дорога, изгородь, поле, снова дорога — Мулен не успевает испугаться, как колеса аэроплана уже скребут по щебенке и камешки летят во все стороны. Всех опять отчаянно трясет, Трюффо дергает за рычаг тормоза, аппарат клюет носом, затем нехотя и со скрипом останавливается. Они прилетели. Поверить в это нельзя, можно только смириться.
Мулен сползает с крыла, буквально сваливается кулем, он совершенно окоченел, руки и ноги затекли и не слушаются. Трюффо спрыгивает бодро, Поль смотрит на него с восхищением, как на героя. В полете авиатор обмотал свой длинный шарф вокруг головы для защиты от холода и ветра — неэстетично, но эффективно — теперь его шевелюра и шарф спереди покрыты инеем от дыхания, кажется, будто за пару часов полета Трюффо совершенно поседел. Поль снимает картуз и возвращает его летчику; тот безразлично берет кепку, комкает и засовывает в карман куртки. Его мысли заняты теперь другим — сколько они потратили бензина, и есть ли запас. Он отвинчивает крышку бака и сует внутрь прутик, вынимает и охает — осталось буквально пара стаканов. Хватит лишь на взлет и минут пять полета. Итак, ему нужно срочно добыть горючее, купить невозможно, значит, придется украсть или отобрать у кого-нибудь силой.
Они откатывают Фарман подальше от дороги, через поле к кустам и за них. Поль пока все еще думает, что аэроплан нужно будет разобрать и уничтожить, как приказывал полковник. Поэтому, когда Трюффо отстегивает пару растяжек с крыльев, он с удовольствием ему помогает, а затем вознамеривается продолжать демонтаж. Нет, говорит Трюффо с досадой, нет, это еще пригодится — домой лететь, надо только найти бензин. Поль с удивлением смотрит, как летчик сматывает проволоку в клубок, сует за пазуху и направляется к дороге. Помедлив, Мулен плетется следом. Трюффо идет уверенно и целеустремленно, как будто он точно знает, что произойдет и как ему надо будет поступить. Внезапно он оборачивается и ждет, пока Поль подойдет поближе.
— Дальше я справлюсь один, — говорит он и в его голосе слышна решимость. — Я доставил тебя куда надо было, дальше не твое дело. Уходи, выполняй свое задание. Я свое выполнил.
Мулен поражен произошедшей переменой в отношениях — последние часы Трюффо был великолепен, у него все получалось, он совершил невозможное, он заботился о Поле, помогал, а теперь он с ним так холоден и отстранен. Что случилось, что это должно значить? Трюффо отворачивается и глядит в сторону. Иди, говорит он, не теряй времени.
Поль хлопает себя по карманам — книжка на месте, письмо и паспорт тоже, а шляпу он потерял еще во Франции, когда заводил мотор. Он хочет обнять Трюффо напоследок, он надеется растопить этим внезапно возникший между ними лед, однако что-то его останавливает. Может протянуть руку для прощания? Но летчик упорно смотрит в сторону и молчит. Мулен вздыхает и идет к дороге, однако, не сделав и десяти шагов, снова возвращается.
— Вот, — говорит он и протягивает своему другу комок французских ассигнаций. — Мне это уже не нужно, а тебе может пригодиться. Прощай.
Трюффо так и держит деньги в кулаке, пока Мулен не скрывается из виду за поворотом.
Глава 4
Поль идет лесной дорогой, загребая ногами рыжие прелые листья, руки в карманах пальто, воротник поднят. Первые несколько минут после расставания с Трюффо, ему было грустно, потом на него подействовала красота и спокойствие осенней природы, Мулен приободряется и даже начинает легкомысленно насвистывать. Конечно, никакой «Марсельезы», только венские вальсы. Душа у него трепещет в предвкушении приключения — о том, что его авантюра может закончиться в одну минуту, если кто-нибудь заподозрит в нем французского шпиона, он как-то не думает. В его мире нет и не может быть ничего плохого. Если о неприятностях не думать, они просто не произойдут. После вальсов он переходит на «Женитьбу Фигаро» Моцарта. Во время исполнения песенки Керубино им овладевает чувство, которое можно было бы назвать «веселой наглостью», он даже делает несколько танцевальных па и чуть не сваливается в канаву. Он отламывает сухую веточку и начинает дирижировать невидимым, но, как ему кажется, очень слаженным и сыгранным оркестром. Моцарт гремит в пронизанном лучами утреннего солнца лесу — скрипки здесь, фаготы там, а теперь вступают виолончели, просто божественно! Еще аккорд, и еще, и еще!