— Смотри, Курт, без монеты домой не возвращайся, — гудит он в бороду, — а не то сразу убью!
Офицер долго ищет нужный штамп среди прочих на вращающейся подставочке, офицер прикладывает резиновую печать к пропитаной чернилами промокательной бумаге, офицер стучит ребром печати по столу, стряхивая излишки, офицер дует на буквы штампа, отыскивает в засаленном паспорте местечко почище и, наконец, впечатывает туда красное жирное слово — ERLAUBT. Потом бисерным почерком вписывает дату и швыряет паспорт на барьер, отворачивается. Пауль сцарапывает драгоценный документ со стойки, смотрит на толстяка-крестьянина — тот машет ему рукой и Пауль благодарно кланяется в ответ. Потом он целую вечность бредет через бесконечный зал на голландскую сторону, топчется перед ядовито-желтой линией на полу и почти падает в страну тюльпанов и ветряных мельниц.
Усатый пограничник что-то говорит ему — слова похожи на немецкие, но ничего не понять — Пауль только кивает после каждой фразы, глупо улыбаясь и пытаясь всучить ему паспорт Курта Майера, этот пропуск в рай. Голландский офицер забирает документ, бегло пролистывает и делает знак коллеге, тот подходит, и пограничники недолго совещаются на своем гусином языке. Потом Пауля берут за рукав и отводят в какую-то комнату, где и запирают часа на три. Один раз ему приносят эрзац-кофе без сахара и один раз отводят под конвоем в туалет. Больше ничего не происходит. Синематографическая лента его жизни замедляется до невозможности.
Рождество Пауль встречает в лагере для интернированных лиц. Он обнаруживает себя в душном бараке, на узкой и жесткой койке второго яруса, всего их четыре, так что могло быть и хуже — воздух под потолком так сперт и вонюч, что разъедает глаза. Сосед слева — английский летчик, потерпевший аварию при перелете границы и обвиняемый теперь в шпионаже — по четвертому разу на кошмарном французском рассказывает Паулю историю своей помолвки: среди вересковых пустошей Шотландии ждет доблестного летчика верная Дженни, все глаза уже, наверное, проплакала о своем милом. Воздушный ас только немного беспокоится, как бы Дженни не надоело ждать и она не спуталась бы с другим каким героем неба — уж эти ему авиаторы! Совсем, совсем не джентельмены, он-то ведь знает доподлинно!
Пауль вдруг понимает, что ненавидит и Дженни и ее жениха до самой глубины своей измученной души.
Он сползает с койки вниз и стягивает вослед куртку покойного Курта Майера, накидывает ее на плечи и выходит из барака на пропахшее табаком крыльцо. Рождественская ночь выдалась безоблачной, и перевернутый дуршлаг небосвода впивается в мозг тысячью сияющих хромом медицинских иголок. Две вещи наполняют душу Пауля отчаянием и отвращением к жизни — звездное небо над ним и человеческие существа вокруг него, люди, креатуры Господа Бога, произведенные им от обезьяны, от свиньи, от червей. Какая гадость, какое мучение тоже принадлежать к этой мерзкой человеческой семейке! Шпионы и убийцы. Пауль, сначала медленно, а потом все быстрее и деловитее, идет к выходу из лагеря, полный решимости сделать себе маленький личный подарок на Рождество — утопиться в канале.
Ворота лагеря всегда стоят незапертыми и даже приоткрытыми — голландцы надеются, что кто-нибудь из интернированных ими лиц сбежит и тем избавит казну от затрат на его содержание. Пауль толкает скрипнувшую створку и выходит, его ведет стук и шлепание колеса водяной мельницы. Встречный автомобиль стегает его гудком клаксона и слепит фарами, Пауль едва успевает отшатнуться на обочину дороги.
В этом авто в лагерь пожаловали представитель Красного Креста и переодетый в штатское платье офицер, агент «Второго бюро». Их цель — забрать немецкого дезертира, бывшего французского гражданина Поля Александера Мулена. Учиняются неторопливые розыски и, примерно через полчаса, служебная собака находит Поля Мулена — расшнуровывающим уже второй ботинок, на досках пирса, над текущим внизу забвением и покоем. Ватную куртку он только что бросил в воду, в качестве репетиции утопления.