Вот ведь глупая, совсем зарапортовалась, думает Пауль. Интересно, как она воду кипятит? Если так же — ходить всем ошпаренными…
— Послушай, Хильда, — говорит Пауль, чтобы загладить неловкость. — Можешь принести мне воды для бритья в половине восьмого? А так же и все остальное? Бритвы у меня, к сожалению, нет, потерялась. Могу ли я взять у кого-нибудь на время? Потом я куплю себе новую.
Хильда делает круглые глаза и вытягивает губы в трубку, словно для поцелуя, но через секунду снова улыбается во весь рот. Господин землемер, мало того, что в ее кровати, так она еще и бритву ему должна где-нибудь украсть. Это будет тема для разговоров на кухне на целый месяц!
— Я попрошу бритву у старого Отто со склада. Он давно уже перестал бриться, говорит, что борода добавляет ему мудрости. На самом деле, он просто выжил из ума — утверждает, что войну мы проиграем, и что англичане нас завоюют. У них, мол, есть какие-то «лучи смерти», а у нас нет. Вот ведь, чепуха какая! Как вы полагаете, господин землемер, неужели у нашего доброго Кайзера нет каких-то там несчастных «лучей смерти»?!
Пауль скептически хмыкает и не знает, что и ответить. Лучи смерти? Это что еще за напасть?
— Я думаю, что у нашего доброго Кайзера есть все необходимое, — отвечает он осторожно. — Тебе не пора еще на работу?
— Ох, и правда! — спохватывается Хильда. — Надо же одеваться!
Она принимается суетливо стягивать через голову ночную рубашку, но вдруг сообразив, что не одна в комнате, останавливается. Нахмурившись, она смотрит на Пауля.
— Господин землемер, — говорит она делано суровым тоном. — Я попрошу вас отвернуться!
Святые небеса, было бы желание! Что там смотреть-то?! Ребра, наверное, выпирают, как у последней коровы. Пауль, фыркнув, откидывается на подушку и тщательно, напоказ зажмуривается. Хильда, помедлив несколько секунд, начинает шуршать тряпками.
— Наши господа чиновники, — говорит Хильда тоном завзятой сплетницы, — всегда рады подсматривать за девушками. Просто ужас! В комнате для мытья все стены в дырках. Господа по ночам просверливают стены. Приходишь мыться, а на полу полно опилок. Только круглая дура не поймет. А если и не поймет, то подруги объяснят. Господа курят за стенкой, и весь дым идет к нам в банную комнату. Мы делаем так — мочим водой газетный лист и прилепляем его на стену. Но даже это не всегда помогает. Поэтому многие девушки моются без света. Такой кошмар! Все, господин землемер, можете смотреть.
Пауль открывает глаза. Хильда — в черной юбке и прочей дамской амуниции — застегивает пуговички на груди. Если это можно назвать грудью.
— Я так понимаю, — говорит Хильда грустно, — что вы, господин землемер, будете теперь жить с прочим господством? Вам понравится у Эльзы. У нее тепло. И девушки там другие. Они там заносчивые, как же, они ведь живут с господами! Вот увидите! С нами они даже не разговаривают. Да, совсем другие! Они сами сколько хочешь дырок в стенах насверлят!
Пауль мечтает уже только об одном — чтобы Хильда, наконец, ушла, и он мог снова заснуть.
— Вы заходите к нам, господин землемер, — говорит девчонка, открывая дверь в темный коридор. — Вы хороший человек, я это сразу поняла. Мы вам кофе сварим, настоящий, я у хозяина попрошу, он не откажет. А эльзины девушки… зачем они вам? Они вам не понравятся. Да и то, право слово, как они могут кому-то понравиться? Они бездушные, как куклы, вот так-то.
— Вот как? — бормочет Пауль без малейшего интереса. Он уже почти спит. Хильда, поплевав на пальцы, гасит свечку.
— Доброй ночи, — говорит она. — То есть, доброго утра…
— Доброй ночи, Хильда, — зевая, отвечает Пауль. Дверь стукает, закрываясь. Пауль еще некоторое время думает о дырках в стенах, потом проваливается в липкий беспокойный сон.
Он просыпается усталый, с больной головой. Затылок просто ломит, в горле стоит комок. Определенно, Пауль заболел. Простудился. Этот безумный перелет, падение в ручей и все такое. Вчера, из-за нервного напряжения, он не замечал своей болезни, а ночью расслабился — и вот вам. Больной диверсант, что за пародия!
Тусклый серый свет проникает в комнатку из коридора через крохотное окошечко под потолком. Максимум что можно различить — это очертания предметов. Пауль спускает ноги с кровати и пытается нашарить свои ботинки. Ах, черт, они же стоят снаружи, какая-то Лоттхен должна была их начистить. Пауль со стоном ковыляет по ледяному полу к двери и выглядывает в коридор. Ботинки сиротливо стоят у порога, по-прежнему грязные, никто к ним и не прикасался. Спасибо тебе, дорогая неведомая Лоттхен, от всего сердца спасибо.